Все время рѣчи Мантыка, быстро переводимой мистеру Брамблю англійскимъ переводчикомъ, мистеръ Брамбль находился въ явномъ и сильномъ волненіи. Онъ то краснѣлъ пятнами, то блѣднѣлъ, хваталъ за руку сидѣвшаго рядомъ съ нимъ англичанина и порывался встать. Какъ только Мантыкъ, поклонившись негусу, отошелъ къ Банти, Брамбль порывисто всталъ и быстро заговорилъ:
— По словамъ этого молодца… Этого «боя»,[76] выходитъ, что я убилъ своего друга мистера Стайнлея… Для чего?.. Выходить, что я раскапывалъ чужой кладъ…. Что я кралъ чужія вещи?… Это возмутительно…. На таможнѣ въ Бальчи весь мой багажъ былъ тщательно пересмотрѣнъ.
Тамъ никто не видалъ вещей, которыя лежали много лѣтъ въ землѣ. Слышите… никакихъ такихъ вещей не было…. Все что говорить этотъ мальчишка… этотъ бой — неправда! Я настаиваю на своемъ прежнемъ обвиненіи. Мой слуга, Коля, убилъ моего друга и спутника мистера Стайнлея. Я требую правосудія. Англичанинъ не можетъ быть безнаказанно убить нигдѣ и никѣмъ!
Лѣсъ рукъ разомъ поднялся надъ черными головами и бѣлыми шамами и опять грозно загудѣли голоса по дворцовому залу:
— Смерть москову!.. Смерть убійцѣ… Не хотимъ пересмотра, дѣло ясное….
Люди съ жердями успокоили толпу. Когда наступило молчаніе, раздался дребезжащій голосъ Афанегуса.
— Показаніе ашкера Мантыка, храбраго охотника на львовъ, сводится къ тому, что тутъ главное и основное былъ кладъ, закопанный у Минабеллы и кѣмъ-то отрытый. Надо узнать, у кого этотъ кладъ? Опредѣливъ кладъ, мы получимъ новыя нити для установленія правосудія.
Афанегусъ повернулся къ негусу и что-то тихо ему сказалъ.
— Ишши,[77] - сказалъ негусъ. Афа-негусъ возвысилъ голосъ.
— Благородное собраніе, расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса, его величество, левъ изъ колѣна Іудова, царь царей Эфіопіи приказалъ вызвать «либечая». При его работѣ будетъ присутствовать, кромѣ судей, московъ ашкеръ Мантыкъ и инглезъ Брамбль со всѣми слугами. Засѣданіе прерывается и возобновится по окончаніи работы либечая.
Лиловая занавѣсь медленно задернулась. Сидѣвшіе на ступеняхъ старшіе абиссинскіе начальники стали подниматься и выходить на дворъ. День клонился къ вечеру.
Колю оставили во дворцѣ, окруживъ его стражею. Мистеръ Брамбль и Мантыкъ отправились за человѣкомъ, указаннымъ имъ Афа-Негусомъ.
XXVI
ЧУДЕСНЫЙ ДАРЪ ЛИБЕЧАЯ
Старый абиссинецъ — ашкеръ привелъ мистера Брамбля со зсѣми его слугами и Мантыка въ одну изъ хижинъ, помѣщавшихся на дворѣ гэби. Туда же пришли нѣкоторые старшіе начальники. Въ хижину принесли небольшую постель, «альгу», накрытую тряпьемъ, соломенную корзинку и нѣсколько кувшиновъ.
Абиссинскій солдатъ привелъ въ хижину мальчика лѣтъ 12-ти. У него было красивое, правильное лицо, съ большими чистыми глазами. Онъ былъ одѣтъ въ бѣлую рубашку и бѣлые штаны. Съ нимъ вмѣстѣ пришелъ старикъ въ темномъ дворянскомъ плащѣ. Онъ погладилъ мальчика по курчавой головѣ и сталъ ему что-то ласково говорить. Мальчикъ внимательно его выслушалъ и покорно и грустно сказалъ: — ишши!.. Хорошо!.. — и поклонился всѣмъ бывшимъ въ хижинѣ.
Мальчика стали поить изъ бутылокъ. Онъ пилъ небольшими глотками и по мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ какъ бы ослабѣвалъ. Голова его клонилась на грудь. Онъ задремывалъ.
Мантыкъ спросилъ у одного изъ абиссинскихъ ашкеровъ, что дѣлаютъ съ мальчикомъ.
— Это либечай, — сказалъ ашкеръ. — У него даръ видѣть то, что было. Онъ можетъ находить украденныя вещи. Ему дали питье. Онъ заснетъ и увидитъ то, что было въ Минабеллѣ. Онъ увидитъ человѣка, взявшаго кладъ, увидитъ, куда онъ его понесъ и пойдетъ по его слѣдамъ. Вотъ если ему придется переходить рѣку — чары пройдутъ и надо будетъ его снова поить.
Мальчикъ легъ на альгу и крѣпко заснулъ. Всѣ стояли въ ожиданіи. Вдругъ сонъ либечая сталъ тревоженъ.
Онъ стоналъ и охалъ. Нѣсколько разъ крикнулъ по-абиссински: — «не тронь… не тронь»… Потомъ слабымъ голосомъ сказалъ: «ужасно».. И еще немного погодя: «какъ далеко… нѣтъ… идутъ сюда»… Онъ вдругъ вскочилъ. Глаза его были широко раскрыты, но, казалось, онъ ничего не видѣлъ. Нѣсколько мгновеній мальчикъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности. Онъ точно былъ очень слабъ. Тонкія ноги едва его держали, Потомъ онъ порывистымъ движеніемъ закутался въ шаму, какъ кутаются абиссинцы, когда собираются въ далекій путь, взялъ длинную тонкую трость и рѣшительно вышелъ изъ хижины. Шагахъ въ десяти за нимъ шли ашкеры и старый хакимъ, поившій его напитками, за ними Мантыкъ и немного поодаль мистеръ Брамбль, окруженный слугами. Казалось, — мистеръ Брамбль былъ встревоженъ и заинтересованъ всѣмъ происходившими
Когда вышли на площадь — остановились. Либечай стоялъ на бѣлой площади Гэби и, стоя, спалъ. Все кругомъ было прочеканено серебромъ. Все сіяло въ лучахъ ущербнаго розоваго мѣсяца. Тамарисковыя деревья кидали узорную голубую тѣнь на бѣлые камни мостовой, бананы подняли вверхъ свои длинные громадные листья и ярко блестѣли бѣлыя стѣны прямоугольныхъ мастерскихъ негуса. Широкія ворота гэби были растворены. Тамъ неподвижно сидѣла, укутавшись бѣлыми плащами, стража. Копья блистали надъ черными головами ашкеровъ. Было такъ тихо въ воздухѣ, что пламя свѣтильниковъ въ рукахъ у ашкеровъ не колебалось.
Либечай сдѣлалъ три неровныхъ, спотыкающихся шага, точно ища куда ему идти, и затѣмъ побѣжалъ къ воротамъ. За нимъ устремились ашкеры и съ ними Мантыкъ. хакимъ съ гомбою какого-то питья и, значительно пріотставъ, мистеръ Брамбль со своими слугами.
Такъ выбѣжали они за ворота и направились внизъ, сначала широкими проходами между плетней, заборовъ и хижинъ, потомъ узкой уличкой, ведшей на большую дорогу, идущую на Бальчи, ту самую, по которой пришелъ въ Аддисъ-Абебу Мантыкъ.
Постройки кончились. Узкая тропинка шла между высокой сухой травой, колючихъ кустовъ и кдсматаго можжевельника. Воздухъ былъ свѣжъ и душистъ. Впереди въ глубокой впадинѣ голубымъ казался туманъ. Тамъ мѣрно шумѣла по камнямъ черная рѣчка Хабана.
Мальчикъ прошелъ мимо большой бѣлой постройки бывшаго Русскаго госпиталя и сталъ спускаться по крутизнѣ къ рѣкѣ.
Старый хакимъ вздохнулъ подлѣ Мантыка.
— Придется, — прошепталъ онъ, — начинать все сначала, если только онъ войдетъ въ воду.
Либечай дошелъ до крайнихъ камней и остановился. Онъ сталъ топтаться вдоль рѣки, Туда и назадъ. Или онъ не рѣшался войти въ темную, бурно шумящую рѣку, или онъ что-то раздумывалъ. Потомъ рѣзко повернулъ назадъ и кинулся къ Аддисъ-Абебѣ такъ быстро, что ашкеры и слуги мистера Брамбля едва успѣли ему дать дорогу. Онъ духомъ взлетѣлъ на крутой берегъ и окраиной города, узкими, круто извивающимися между хижинъ бѣдноты тропинками выбѣжалъ на Габайу — мѣсто базара и тутъ сталъ зигзагами носиться по площади, точно что-то искалъ.
Потомъ рѣшительно, видно уже твердо зная, куда надо идти, вошелъ въ городъ со стороны Габайи и переулочками углубился въ западную часть Аддисъ-Абебы.
Тутъ все было погружено въ мертвый сонъ. Плетневыя ворота были приперты, маленькія камышевыя хижины стояли въ дворахъ. Пахло ладаннымъ дымомъ, горѣлою соломою и куринымъ пометомъ.