— Чего будешь? — стоящий за стойкой владелец таверны неприязненно скривился, пристально рассматривая заявившегося оборванца. Умудренный опытом, он быстро оценил нового завсегдатая как последнего пьяницу, сделав знак парочке бьющих баклуши вышибал. Те мгновенно подобрались, готовые по первому приказу выгнать проходимца вон.
Впрочем, пьянчужка напиваться не спешил на свое счастье.
— Квасу, и похолоднее, — прохрипел Май, кое-как устраиваясь на хлипком стульчике, опираясь локтями о старую, липкую столешницу. Май горестно вздохнул, здраво рассудив, что пара новых жирных пятен никак не отразиться на общем виде загаженной рубахи.
Владелец кивнул, налив в кухоль с бочки пенящегося кваса.
Манул, порывшись в карманах, выложил на столешницу гнутого медяка, мгновенно успокоив трактирщика.
Подобрав денюжку, трактирщик обернулся к выпивохам, продолжив, видимо, прерванный разговор:
— Так что там дальше было?
— Что, что, — нехотя крякнул мужик. — Ясное дело, что там было. Оно-то сразу видно, что мутное убийство. Да только ульсова шайка не спешит карты открывать. Сами понимаете, чем это грозит… Да вот только народ не так глуп, как-то принято считать. Они вот все твердят, мол, умер от сердечного приступа, а я вот думаю — убийство. Тело-то никто не видел! На похоронах в закрытом гробу хоронили… По западной традиции.
Манул невольно прислушался, отложив недопитый квас. Судьба Ульса его волновала мало, но что-то в словах мужичка вынудило его слушать дальше, игнорируя даже тупую ноющую боль в голове.
— А самое странное знаете что, панове? — мужчина умолк, поставив чарку.
Трактирщика выжидательно подкрутил ус, второй собеседник смачно икнул.
— Что же?
— А то, что дохтор ейный, западный найден загрызенным в покоях ульсовых. И его личный помощник до сих пор не найден. А по всему поместью кровь, брызги… Напуганная прислуга вот вообще поседела от ужаса. Правда, молчит… Вообще, видать от страху онемела…
— И что же ты сказать-то хочешь? — не выдержал трактирщик.
— Что не смерть Ульса-то подкосила. Убили его, как пить дать убили…
— Ну, так, у пана вашего благородия много врагов было, экая невидаль, — буркнул его собеседник.
— Врагов, способных оставлять на потолке и стенах борозды от клыков и когтей? Нет, тут явно нечистый постарался.
— Все ты брешешь… Уже лет эдак пятьдесят не водится тут такая нечисть, — уверено возразил трактирщик. — Всех охотники перебили.
— Может, думаешь, я шучу? Али привираю? — подвыпивший мужик был готов отстаивать свою позицию до последнего. Стукнув по столешнице он привстал, чуть было, не побив пустые чарки.
Завидевший такое дело трактирщик поспешил сменить тему проворчав:
— Да бес с ним, с этим Ульсом. Утащила его какая пакость в Бездну, так туда ему и дорога. Может, новый пан начальник городской стражи лучше будет…
— Ага, как же! Чую, поменяли мы шило на мыло. От ставленника Пузыря нечего добра ждать. Всех нас прижмет к ногтю. Нет, братцы, вы мне что хотите, говорите, а я считаю, что стабильность — залог счастливой жизни, — важно покачал головой выпивоха.
— Эх, тяжкая наша доля, — икнул его товарищ, шмыгнув носом. — Что при Ульсе жилось плохо, что при этом, новом. Власть меняется, а в Северном Квартале все по-прежнему
Мужики согласно повздыхали, наполнив чарки.
Манул еле удержался от ехидной подколки. Ага, как же… Стабильность — залог успеха. Такое только для тупого скота подавай. Ему-то действительно, что царь-маразматик, что садист — олицетворение закона. Стаду все равно. Лишь бы своя шкура цела была, да был какой медяк на горилку. И гори оно все пропадом!
— О, а слыхали про эти убийства? — тут же оживился оратор, смахивая одинокую слезинку.
— А то как же, — поддержал беседу трактирщик. — Каждый день вот по нескольку трупов находят! У меня вот даже торговля на убыль пошла. Сидят вечерами дома — боятся на улицу выходить! Эх, нашёл бы я этого умельца.
— А не боязно? У меня вот кум в дозоре работает. Говорит, нашли они недавно труп… Распанаханный, аки теленок на живодерне. Кишки в одной стороне — шкура в другой. Уж и не понятно вообще мужик то был, или баба. Их командира потом ещё долго рвало, говорит.
— От эдакой картины и меня бы стошнило, — хохотнул нервно трактирщик.
— И что, никаких следов? Никаких подозрений?
— Точно! Народ как телят шинкуют, а стража и в ус не дует! Нет, положительно, при Ульсе жилось лучше…
Манул резко поднялся. Слушать пьяные бредни дальше он посчитал моветоном, вразвалочку направившись к выходу.
После кваса ему действительно стало легче. По крайней мере, в пределах средней паршивости. В таком состоянии он уже был морально готов ко встрече с Солохой.
Выйдя, оборотень глубоко вздохнул, потянувшись до хруста в суставах, оглядев еще раз округу. За время его отсутствия ничего не поменялось: улица все так же напоминала обитель голытьбы и бедноты, в свете солнца казавшейся просто вымершей. Оживляло картину только заливистое щебетание какой-то птички. Певунья выводила такие рулады, что заставила приостановиться даже манула.
Май неожиданно побледнел, как-то внешне ссутулившись. Незамысловатые трели птички-синички напомнили ему прошлое. Зло прикусив губу, оборотень резко развернулся, побредя совсем в другую часть Белграда. Всплывшие воспоминания накатили удушающей волной, заставив наскоро пересмотреть свои планы. Пожалуй, Солоха могла подождать еще немного…
***
К полудню солнце закрыли невесть откуда набежавшие тучки, принеся с собой резкие порывы холодного ветра. Он сорванцом гонял по узеньким городским улочкам, катая по дороге всякий мелкий сор, разнося по окрестностям въедливые запахи гнили и помойки. Подкрадывался со стороны, нападая на зазевавшихся прохожих, забираясь под плащи, покусывая носы и уши, заставляя даже самых суровых мужиков из городской охраны стирать невольные слезы.
На пустыре ветер задувал еще агрессивнее, нежели среди обветшалых лачуг Северного Квартала, гуляя размашистой походкой по старинным надгробиям, пригибая к земле стебли чахлых травинок. Пытался затронуть он и одиноко бредущего вдоль могил путника: забирался под полы расхристанной рубахи, трепал грязную паклю волос, обмораживал своим дыханием кожу.
Однако никакие его ухищрения не могли совладать с уверенной, ровной походкой окончательно оклемавшегося манула.
Оборотень задумчиво оглядывал окрестности, все еще не понимая, почему вдруг решил прийти сюда.
За последний год тут так ничего не изменилось: все такое же запустение и ровные ряды братских безымянных могил, где покоился прах сотен, если не тысяч убитых. Сюда свозили тела умерших воинов, тут хоронили крепостных, сюда сбрасывали трупы умерших бедняков… Тут нашел свое место и Плакса.
Май безошибочно определил нужную ему развилку, остановившись у старого, полуразрушенного холмика. Никаких опознавательных знаков он не имел, но Маю они и не требовались.
— Вот я и пришел, — прошептал он тихо, стыдливо рассматривая пыль под своими ногами.
Ответил Маю лишь ветер, дунувший обижено в лицо. Очередная тучка проплыла величаво дальше, к морю, освобождая ненадолго солнце.
— А у тебя по-обыкновению тихо, — продолжил манул. — Иногда, я даже завидую тебе. Твой сон крепок и безмятежен.
Солнцу не долго суждено было сиять на небосклоне. Очередная серая туча закрыла собой светило, угрожающе громыхнув молнией.
— Интересно, встретился ли ты на небесных дорогах со своей матерью, знаешь ли, что наш дом разрушен, что наши семьи убиты… — манул замолк. Ему на лоб упала первая холодная дождевая капля, предвосхищая скорый ливень. Следом за ней на иссушенную дорогу прилетело еще парочка. А за ними еще и еще… Небо посерело окончательно, но манул и не подумал уходить.
— Простишь ли ты меня, узнав, что я позорно сбежал, наблюдая, как он убивал Клару? — переведя дыхание, спросил оборотень, с силой сжав кулаки. Прорвавшиеся когти впились в кожу, оставляя на ладонях кровавый след.
Май зажмурился, вспоминая ее. Матушка Плаксы - Клара была золотой женщиной. Простой, трудовой. Воспитавшей не только семерых своих сыновей, но еще и приютившей барского выродка. Ее отчаянный предсмертный крик все еще преследовал манула в его кошмарах. И никогда ему не забыть своего предательства.