Еще одно чудное дельце, которое неизменно вызывало на моем лице улыбку, случилось немногим раньше. У нас с компаньоном в руках оказались закладные на землю, где обитали потомки одного обедневшего дворянского рода. Отец семейства клялся, что найдет средства для выкупа, и просил отсрочку в несколько месяцев. Кажется, какой-то жид мог ссудить его деньжонками. Не стану вдаваться в подробности, скажу лишь, что не в моих интересах было ждать: если есть возможность получить выгоду сразу, значит, нужно брать свое.
Девчонке, его дочери, было лет четырнадцать, не больше. Тощая, глазастая и прямая как палка – не в моем вкусе. Но я сразу приметил ее, потому что в глазах у этого бесенка горел такой огонь, что сложно было не заметить! Смешно сказать: во время моего разговора с ее папашей она метала на меня такие взгляды, словно надеялась испепелить на месте. Возможно, я был недостаточно почтителен с главой их семейства, но у меня имелись на то свои резоны. Когда я сказал старику, что земли будут проданы, он сник, опустил голову и не увидел, какое выражение лица появилось у его дочери.
Не говорите мне, что я принудил ее! Вовсе нет! Я лишь дал девчушке повод, который без моей подсказки она вряд ли нашла бы сама. Женщины любят меня, маленькие потаскушки, и я, признаться, отвечаю им взаимностью. Большинство из них принимало мои ухаживания весьма благосклонно, а те, что пытались заартачиться, мигом становились покорными овечками, стояло потрясти перед ними кошельком.
А перед этой девчонкой и трясти ничем не понадобилось. Она пришла ко мне в комнату поздно ночью, запыхавшаяся, дрожащая, и первое, что сказала: «Не говорите ничего отцу, это его убьет!» Я заверил милашку, что буду нем, как рыба, и мы провели отличную ночь! Все-таки неопытность юных девиц бывает прельстительнее самой пылкой страсти опытной женщины. Эти худощавые, выступающие крылышками лопатки, дрожащие губки, стыдливость, уступающая силе… Был миг, когда я едва не пожалел ее, увидев, как она крепится, чтобы не зарыдать, но потом здравый смысл взял верх над сантиментами. Годом раньше, годом позже – малышке все равно пришлось бы распрощаться с невинностью, так что можно считать, ей повезло отдать свою девственность такому мужчине, как я. Я не был с ней груб, а уж опытности мне не занимать.
Когда она уходила, то заставила меня пообещать прийти на следующий же день к ее папаше и сказать, что согласен дать ему два месяца отсрочки. Что ж, первую часть обещания я выполнил: явился к ним в изрядно обветшавшее поместье. Вот только вместо отсрочки, о которой так хотелось услышать девчонке, я сообщил старику, что его ожидает скорое выселение.
Сперва малышка не поняла, как ее одурачили, но когда наконец сообразила, то затряслась, будто в припадке, и закричала, что я мерзавец. О, меня называли мерзавцем бессчетное количество раз! Признаться, каждый из них доставлял мне удовольствие особого рода, ибо в таких оскорблениях раскрывается чья-то бессильная ярость, а чужое бессилие означает ваше превосходство.
Так что я нежно улыбнулся ей, надеясь, что она прочтет в моей улыбке напоминание о наших утехах. Тогда она, словно ополоумев, бросилась на меня, и если бы ее не удержали родные, то, ей-богу, вцепилась бы мне в волосы. Говорю же, страсти ей было не занимать!
Когда моя повозка отъехала от крыльца, девчонка выскочила из дома – видно, ухитрилась вырваться – и бросилась за нами вслед, крича: «Ненавижу! Ненавижу!» Смешно, право слово, когда тебя ненавидит столь жалкое существо! Я столько раз становился объектом ненависти, и каждый раз ощущал упоительное чувство – нечто сродни опьянению. Но на этот раз противник оказался слишком ничтожен. Возница слегка огрел ее кнутом, и она, не пискнув, свалилась в придорожную канаву. Я же покинул их земли, улыбаясь при мысли о своей маленькой шалости. Конечно, я не собирался давать отсрочку старому хозяину имения в обмен на худосочные прелести его дочери, хотя и приложил усилия к тому, чтобы глазастая крошка поняла меня именно так. Но очень уж мне захотелось распробовать, какова на вкус эта штучка, а все прочие пути были бы слишком замысловатыми.
В таких отрадных воспоминаниях я черпал вдохновение, пока длился мой путь. И, что еще более важно, – твердую убежденность в том, что моим замыслам суждено осуществиться. Когда взору моему открылся Лондон, я был готов войти в него победителем.
Лондон! Шпиль собора святого Павла виден издалека, высоко возвышаясь над крышами. Грязный, огромный, провонявший рыбой Лондон, протягивающий в разные стороны кривые лапы улиц, словно расползающееся на брюхе чудовище, стремящееся все загрести под себя. Река не остановила его – Лондон перебрался и через реку. Я постоял немного, набираясь сил перед последним отрезком пути, и направил свои стопы к имению Мортлейк, что на юго-западе города.