Он повернул голову к Елизавете Алексеевне. Она смотрела на него с улыбкой.
— Я могу устроить вам путешествие туда — и она кивнула головой в сторону картины. Ник вопросительно смотрел на Елизавету Алексеевну, не произнося ни слова. «Странная женщина», — пронеслось у него в голове. И, неожиданного для самого себя, он произнес:
— С превеликим удовольствием. Надеюсь, меня представят этой очаровательной даме? — и он показал на портрет.
— Это и будет целью вашего путешествия. Вы не боитесь?
— Отнюдь. Приключения — моя страсть, несмотря на то, что я по натуре кабинетный человек. И по роду работы, и по складу характера я не склонен к светским развлечениям, милая Елизавета Алексеевна. Мне приходится много путешествовать, ибо я по специальности этнограф. Но мне доставляет особое удовольствие рыться в старых бумагах и пытаться воссоздать из бумажного хаоса реальную картину какого-нибудь происшествия. А такая страсть требует упорного труда. Но потом мне нужно встряхнуться и я мчусь куда-нибудь с особым безрассудством.
— Хорошо, договорились. Но это произойдет через несколько дней. А пока готовьтесь к встрече с дамой, — посмеиваясь, сказала Елизавета Алексеевна.
Ник провел еще около получаса у Елизаветы Алексеевны в приятной болтовне и откланявшись, удалился к себе. Уже засыпая, он снова и снова возвращался мыслями к картине и удивительный образ женщины на ней занимал его.
Глава 4
Прошло несколько дней. Посыльный от полицмейстера сразу же на следующий день после визита Ника к Сергею Васильевичу принес ему кучу документов, в которые он погрузился с головой. Отдельные протоколы и свидетельства очевидцев были столь разрозненными, что составить цельной картины по ним никак не получалось. Создавалось впечатление, что все эти происшествия были случайными, не связанными друг с другом. Подозрения каждый раз падали то на слуг, то на каких-то случайных прохожих, но доказательств практически не было. Да и следы на теле жертв, если их находили, были тоже бездоказательными. В случае Нины Андреевской, тело которой нашли далеко внизу по течению Куры, можно было полагать, как и решили медицинские эксперты, что это несчастный случай. Женщина упала в воду, течением ее понесло вниз, а синяки на теле — это удары от коряг и камней в реке. Но опыт Ника говорил о том, что почти одновременно такое большое количество жертв без видимой причины преступления может быть действием маньяка или террориста с целью устрашения населения. Уже тот факт, что он был вызван в Тифлис свидетельствовал о том, что террор в какой-то мере удался. Ник так увлекся работой, что не выходил из дому, очень поздно, почти под утро, ложился спать и вся его связь с внешним миром осуществлялась через Петруса. Петрус же энергично осваивал неведомый ему до сих пор мир.
Подавая десерт Нику, занятому после обеда чтением местных газет — «Кавказа», «Тифлисского листка» и петербургских газет, которые присылали ему с курьером из канцелярии губернатора, Петрус провозглашал:
— Рахат — лукум. Из персидского магазина на Эриванской площади под гостиницей «Кавказ».
Или:
— «Девичьи губки». Турецкое лакомство. Из лавки Ахшарумова на Майдане.
Также энергично Петрус осваивал и местные блюда. По утрам он спускался по улице до Хлебной площади за мацони и горячим чуреком, потом отправлялся на Метехский мост за свежей рыбой «цоцхали». Там он долго стоял, навалившись на перила моста, наблюдая, как рыбаки забрасывают с лодок сети. А потом мчался домой с небольшим ведерком, полным плещущейся в нем рыбой. Договаривался с крестьянами, которые на своих ишаках подвозили ему свежие фрукты, овощи, зелень, птицу. Уже по утрам раздавался с улицы крик, часто сопровождавшийся ослиным ревом:
— Пэтрэ! Пэтрэ! Михо пришел, провизию принес!
И Петрус вихрем скатывался по лестнице, чтобы встретить очередного поставщика.
В этих непрерывных хлопотах у Петруса проходил целый день. Скоро все знали его на пространстве между Сололаками и Майданом, его появление ни у кого не вызывало удивления, его уже не считали чужаком. В Тифлисе всегда легко приживались люди из разных стран. Когда Петруса спрашивали о занятиях его господина, Петрус цокал языком и говорил со значением: «О, очень умный человек! Все книги, книги. Ученый!». Собеседники качали головами и тоже цокали языками в знак понимания и уважения.