Крайнее бѣшенство вихря въ значительной степени обезпечило цѣлость корабля. Хотя онъ весь окунулся въ воду, однако, черезъ нѣсколько мгновеній, послѣ того какъ мачты опрокинулись на бортъ, онъ тяжело поднялся изъ моря и, содрогаясь подъ исполинскимъ давленіемъ бури, въ концѣ концовъ совершенно выпрямился.
Какимъ чудомъ я спасся отъ гибели, не могу объяснить. Оглушенный ударомъ водного потока, я тотчасъ-же очнулся, и увидѣлъ себя стиснутымъ между старнъ-постомъ и рулемъ. Съ великимъ затрудненіемъ я высвободилъ свои ноги, и, оглядѣвшись кругомъ потеряннымъ взглядомъ, былъ прежде всего пораженъ мыслью, что вокругъ насъ свирѣпствуетъ бурунъ, — такъ чудовищно было это невообразимое круженіе исполинскихъ пѣнистыхъ массъ океана, въ смятеніе которыхъ мы были втянуты. Черезъ нѣкоторое время, я услыхалъ голосъ старика Шведа, который сѣлъ вмѣстѣ съ нами на корабль въ ту самую минуту, когда мы оставляли гавань. Я сталъ кричать ему изо всѣхъ силъ, и невѣрными шагами онъ подошелъ ко мнѣ сзади. Вскорѣ намъ пришлось убѣдиться, что только мы двое пережили это неожиданное событіе. Исключая насъ, весь экипажъ, находившійся на палубѣ, былъ смытъ — капитанъ и штурманъ несомнѣнно погибли во время сна, потому что каюты были залиты водой. Безъ какой-нибудь посторонней помощи мы врядъ ли могли сдѣлать что-нибудь для того, чтобы спасти корабль, и всякія усилія были сперва парализованы ежеминутнымъ ожиданіемъ гибели. Нашъ канатъ, конечно, лопнулъ, какъ тонкая бичевка, при первомъ же взрывѣ урагана, въ противномъ случаѣ мы тотчась же были бы поглощены моремъ. Съ ужасающей быстротой мы мчались теперь по морю и видѣли, какъ вода дѣлаетъ въ кораблѣ трещины. Срубъ кормы былъ сильно расщепленъ, и почти повсюду мы получили значительныя поврежденія; но къ крайней нашей радости насосы не были повреждены, и въ балластѣ не произошло значительныхъ передвиженій. Главное бѣшенство бури уже миновало, и со стороны вѣтра намъ не угрожало особенной опасности; но мы съ ужасомъ думали, что порывы вихря могутъ совсѣмъ прекратиться, такъ какъ не могли не видѣть, что тогда корабль, въ своемъ полуразрушенномъ состояніи, неминуемо погибнетъ подъ напоромъ ужасающихъ валовъ. Однако, такое справедливое опасеніе, повидимому, не должно было скоро оправдаться. Цѣлые пять дней и пять ночей — въ теченіи которыхъ нашимъ единственнымъ пропитаніемъ было небольшое количество тростниковаго сахару, съ трудомъ добытаго изъ бака — корпусъ корабля устремлялся съ невообразимой поспѣшностью, подъ дуновеніемъ быстро смѣнявшихся порывомъ вихря, который, не будучи равенъ по силѣ первому взрыву самума, все же былъ настолько страшенъ, что подобнаго смятенія воздуха до тѣхъ поръ я никогда не видалъ. Первые четыре дня мы плыли, съ небольшимъ уклономъ, къ юго-востоку и къ югу; должно быть, мы направлялись къ берегу Новой Голландіи. На пятый день стало чрезвычайно холодно, хотя вѣтеръ передвинулся на одинъ градусъ къ сѣверу. Встало солнце, съ болѣзненно-желтымъ сіяніемъ, оно едва поднялось надъ горизонтомъ, не распространяя настоящаго свѣта. На небѣ не виднѣлось облаковъ, но вѣтеръ возросталъ, и дулъ съ какимъ-то тревожнымъ непостояннымъ бѣшенствомъ. Около полудня, насколько мы могли судить о времени, вниманіе наше было снова привлечено видомъ солнца. Отъ него не исходило свѣта въ собственномъ смыслѣ жтого слова, но оно было исполнено мертваго и пасмурнаго блеска безъ отраженія, какъ будто лучи его были поляризованы. Передъ тѣмъ какъ оно должно было опуститься за поверхность вздутаго моря, его центральные огни внезапно исчезли, какъ бы мгновенно погашенные какою-то непостижимой силой, и только туманное серебристое кольцо ринулось въ бездонный океанъ.
Мы напрасно дожидались разсвѣта, который возвѣстилъ бы намъ о пришествіи шестого дня — этотъ день для меня не насталъ — для Шведа онъ не наступилъ никогда. Мы погрузились съ тѣхъ поръ въ непроглядный мракъ, такъ что намъ ничего не было видно на разстояніи десяти футовъ отъ корабля. Часы проходили, а насъ продолжала окутывать безпрерывная ночь, не озаренная даже тѣмъ фосфорическимъ блескомъ моря, къ которому мы привыкли подъ тропиками. Мы замѣтили, кромѣ того, что, хотя буря продолжала неистовствовать, мы не могли больше замѣтить обычныхъ особенностей буруна, или пѣны, которая насъ до сихъ поръ сопровождала. Кругомъ былъ только ужасъ, и непроницаемая тьма, и, наводящая отчаяніе, пустыня черноты. Суевѣрный страхъ мало-по-малу овладѣлъ умомъ старика-Шведа, и моя собственная душа была охвачена безмолвнылъ изумленіемъ. Мы оставили всякія заботы о кораблѣ, какъ безполезныя, и, уцѣпившись, насколько возможно крѣпко, за обломокъ бизань-мачты, горестно смотрѣли въ безбрежность океана. У насъ не было возможности считать время, у насъ не было возможности составить какое-нибудь представленіе о томъ, гдѣ мы находимся. Мы, однако, ясно сознавали, что мы ушли на югъ дальше, чѣмъ кто-либо изъ предшествующихъ мореплавателей, и испытывали крайнее изулленіе, не встрѣчая обычныхъ препятствій, въ видѣ ледяныхъ глыбъ. Между тѣмъ каждое мгновенье грозило намъ гибелью — каждый исполинскій валъ стремился поглотить насъ. Морское волненіе превосходило всѣ представленія моей фантазіи, и только чудо могло насъ спасать отъ угрозъ каждаго губительнаго мига. Мой товарищъ говорилъ о легкости нашего груза, напоминалъ мнѣ о превосходныхъ качествахъ нашего корабля; но я не могъ не чувствовать безнадежности самой надежды, и мрачно приготовился къ смерти, полагая, что она послѣдуетъ не позже какъ черезъ часъ, ибо съ каждымъ пройденнымъ узломъ подъятіе черныхъ ужасающихъ волнъ становилось все страшнѣе и чудовищнѣе. Временами мы задыхались на высотѣ большей, чѣмъ высота полета альбатросовъ — временами мы чувствовали головокруженіе отъ быстроты нашего нисхожденья въ морскую преисподнюю, гдѣ воздухъ становился недвижнымъ, и ни одинъ звукъ не возмущалъ дремоту кракена!