Гончар опомнился, отпустил руку тиуна, который отступил назад и, возмущенный таким обращением с ним, снова замахнулся на Никиту плетью. Мария подскочила к Скрибке, и плеть обожгла ей лицо, оставив синюю полосу от уха до подбородка.
Жена вскрикнула, а потерявший власть над собой гончар схватил тяжелую макитру, что попалась под руку, и разбил ее о голову тиуна. Тот упал на колени, потом на локти и, обмякший, растянулся на чисто выметенном полу.
Мария закричала. Никита нагнулся над тиуном — он не дышал.
— Я убил его, — спокойно произнес гончар и неизвестно зачем стал собирать черепки от разбитой макитры. Потом посмотрел на жену и повторил с дрожью в голосе: — Я убил его...
Никита сложил черепки на скамью, взял тиуна за ноги и выволок во двор, затем вернулся в хату, вытер о штанины руки и сказал жене:
— Ты жди меня... Делай горшки, продавай их, а я... Я пойду к старосте Ивашку, пока Давидович не посадил меня в кутузку. Расскажу Ивашку, как было. Говорят, он справедливый человек, да и судья подчиняется ему.
Двор Ивашка Преслужича-Рогатинского стоял обособленно, недалеко от замка, за нижним валом. Высокий частокол, огораживавший дворовые постройки, сходился с двух сторон к железным воротам — парадному входу. Возле ворот стоял вооруженный стражник.
Гончар Никита украдкой, будто все в городе уже знали о случившемся, пробрался к воротам и потихоньку приоткрыл их. Стражник алебардой преградил ему дорогу.
— Я к его милости боярину, — промолвил Никита дрожащим голосом: он все яснее представлял себе, какое наказание ждет его за убийство тиуна, но надеялся, что чистосердечное признание облегчит его участь. О бегстве он и не помышлял, куда он убежит, если иного мира, кроме Олеско и Гавареччины, для него не существует; ждать дома, пока придут за ним, было еще страшнее. Он повторил: — Я к пану старосте Ивашку Рогатинскому.
Стражник пропустил его: хозяин олесского староства, когда бывал дома, принимал всех — начиная от богатых землевладельцев и кончая самыми бедными волочебниками[21]. Но зато в замок к себе не допускал никого из посполитых.
Никита вошел в гостиную, на стенах которой висело оружие, а пол устлан шкурами кабанов. Он долго ждал. Наконец из хоромов в боковую дверь вошел бородатый мужчина в льняной вышитой сорочке. Никита узнал старосту и упал перед ним на колени.
— Встань, — промолвил Ивашко. — Я не король. Говори, что тебе от меня надо. Или, может, что-то натворил?
— Я тиуна... гаварецкого-тиуна, что от судьи Давидовича... Мартына, которого прозывают Скрибка, сейчас... убил, — простонал гончар.
— Убил?! — Ивашко даже присел на скамью, с удивлением всматриваясь в добродушное широкое лицо ремесленника, который, казалось, и муху не задавил бы. — Как убил?
— Макитрой, ваша милость...
Ивашко прикусил нижнюю губу, задрожавшую от смеха, и продолжал допрос:
— За что же ты его убил?
— Я не хотел... Он требовал уплаты подати, заранее — целую гривну, судья собирается играть свадьбу сыну, а у меня и полгроша не найдется в доме — на свою свадьбу осенью все деньги израсходовал... Он ударил мою жену нагайкой по лицу, ну а у меня бог разум отобрал...
Лицо Ивашка побагровело. Злость на скупость Давидовича смешалась с гневом на непокорных подданных, к тому еще и плохое предчувствие встревожило его душу: смерть накануне свадьбы, которая должна была состояться послезавтра, ничего хорошего не предвещала. Он сурово сказал:
— Убиен будешь за убийство.
Удрученный гончар стоял повесив голову.
— Увести его! — приказал Ивашко стоявшему у двери слуге. В это время со двора донеслись мужской и женский голоса, какое-то странное хихиканье. Ивашко вышел на порог дома. Возле ворот стояла молодая женщина в платке, сбитом на затылок, в сердаке[22], она держала за руку тиуна Скрибку. Один глаз у него заплыл синим отеком, а он блаженно смеялся и повторял одно и то же:
— Я инклюзник[23]! Я инклюзник...
Женщина покинула тиуна и подбежала к боярину.
— Не наказывайте, не наказывайте моего Никиту, чай, не убил же он его, — залепетала. — Тиун живой, дай бог ему здоровья. Живой, только смеется...
— Я инклюзник, — убеждал тиун стражника. — Дам тебе один грош, а с тебя получу десять... Я научу пана судью, как делать с гроша инклюз, и он сумеет собрать сыну на свадьбу кучу серебра. Я поцеловал черта и плюнул на Иисуса и научу судью, как плевать на Иисуса...
— Отведите его в тюрьму, пускай посидит там, пока придет в себя, — приказал Ивашко. — Этого, — указал на Никиту, — в замок, в темницу!
23
Инклюзник — от «инклер», по народному поверью, неразменная серебряная монета; данная в уплату, она возвращается обратно к своему хозяину.