Умиротворенным и довольным Ибрагим встретил утренний азан. В эту ночь он понял самое главное: свою собственную человеческую полноценность. Он любил, и его любила очаровательная Тургана. Исчезло вечное ощущение ущербности, которое преследовало его с тех пор, как появился на свет. Ибрагима меньше ласкала мать, потому что он был вторым сыном; после обрезания его увезли из Стамбула, потому что в столице имел право жить только старший брат; юность его проходила в обществе тюремных ключников и кастеляна, потому что Амурат стал султаном. Его называли юродивым братом гения, глумились, насмехались над ним, лишали всего того, что принадлежит каждому человеку.
А ныне Ибрагима полюбила женщина. Коронация вернула ему волю. Тургана — само человеческое достоинство. Она была душиста и свежа, как умытый дождем гиацинт, бурна, словно горный водопад, горяча, как персидский рысак. Она любила его — мужчину, а не султана; в нем, униженном, осмеянном и так внезапно возвеличенном, Тургана увидела человека. Ибрагим поверил в это, и к нему вернулось равновесие — он испытал обыковенное счастье.
Забыв о тронном зале, из которого еще вчера боялся выйти, о тысячах опасностей, которые ежедневно подстерегают султана, Ибрагим вышел из дворца и полной грудью вдохнул свежий воздух. Пышный сад протянулся по склонам от Золотого Рога вдоль Босфора до самого Мраморного моря. Стрелы кипарисов выстроились над плоскими кронами ливанских кедров, над проливом кружились чайки, провожая галеры, отправлявшиеся в дальние края, — это не трогало Ибрагима. Он впервые испытывал полную радость свободы, захотелось по-мальчишески соскочить со ступенек и по тропинкам помчаться мимо фонтанов к самому морю, снять с себя одежду и плюхнуться в прохладную воду.
Внимание Ибрагима привлек изумительный фонтан с круглой колонной, расписанной геометрическим арабским узором. Из десятка отверстий булькала вода и стекала вниз по бархатистым водорослям и нежным листьям папоротника. Вокруг фонтана на клумбах цвели кусты роз, каких никогда не видел Ибрагим. Он нагнулся, осторожно прикоснулся к лепесткам, как вчера к султанской короне, прижался лицом к кусту кремовых роз, задыхаясь от нежного запаха, а с уст невольно сорвались слова стиха, может, и своего, собственного, рожденного восхищением красотой мира:
Взгляд его упал на не засаженный деревьями зеленый склон, и у Ибрагима возникла мысль засадить его фруктовым садом, в котором ветки ломились бы от апельсинов, лимонов и ярко-красных ягод кизила.
Бродил по султанскому саду, становился нормальным человеком, каким никогда себя не ощущал, в душе пробуждался мечтатель; залюбовались молодым султаном немые карлики, которые тихо следовали за ним на некотором расстоянии.
Кто знает, кем бы мог стать этот заурядный человек, если бы вышел за пределы сада и больше никогда не возвращался сюда. Может, садовником, может, пастухом-певцом? Но он был из рода Османов, поэтому только две судьбы были вписаны в книгу его жизни: судьба узника или царя. А третьей — аллах не послал.
Но об этом не думал сейчас Ибрагим. Он тронул пальцем мохнатого шмеля, тот, жужжа, упрямо лез в сердцевину розы за каплей нектара. Ибрагим улыбнулся: каждому в этом мире что-то принадлежит, даже самой маленькой букашке. Вот он и протестует, сердится, добивается своего...
А что принадлежит ему? Рука оторвалась от цветка, на миг застыла, шмель полетел к другому цветку. Задумался Ибрагим. Если шмелю дается капля нектара, то ему, султану, очевидно, намного больше. Ведь он — человек. Да, и поэтому его нектаром стала прекрасная Тургана. А разве только поэтому? А разве принадлежала бы ему самая красивая женщина мира, если бы он был пастухом или садовником, а не Ибрагимом из рода Османов? Вдруг в душе зародилось сомнение: может, неискренними были ласки Турганы... Пускай так, но они принадлежат ему одному, потому что он не обыкновенный человек, а султан. Ибо его капля нектара — это не только счастье и роскошь, а еще и власть над людьми, его, а не чья-то власть!
Оглянулся назад и вздрогнул от удивления: карлики — Ибрагим даже не ожидал, что они идут следом за ним, — упали ниц на землю от одного только султанского взгляда. Очевидно, у него все-таки есть власть, и все, что вчера казалось ему представлением театра Кара-гез, было подлинной правдой!
Ибрагим шагнул к карликам, и они попятились назад. Это понравилось султану. Но жалкие людишки, лежавшие у его ног, показались ему слишком малыми, его власть должна быть намного сильнее. «Как убедиться в этом?» — рассуждал султан. Посмотрел на высокие стены, провел глазами по аллеям и в беспомощности ударил в ладони.