— Ты еще что-то хочешь сказать, Замбул?
— Пусть гнев моего повелителя падет на мою голову, я был бы счастлив умереть от его руки. Великий визирь Аззем-паша…
Султан насторожился, и это не прошло незамеченным главным евнухом. Замбул опустил глаза, умолк. Не много ли он позволил себе сегодня?
Ибрагим вспомнил, что он уже где-то слышал подозрительный намек на великого визиря. «Прислушивайся хорошо к тому, что говорит Аззем-паша...» Да, это сказал Замбул на галерее в зале дивана. Что ему известно об Азземе-паше? Визирь готовит заговор? Но достаточно султану хлопнуть в ладоши, и визиря не станет. А кто тогда будет опорой султана в государственных делах? Вот этот кретин? Нур Али? Нур Али... Он освободил Ибрагима из тюрьмы, это верно. Но от его руки погиб Амурат. Погиб потому, что недоплачивал янычарам денег. А что если Ибрагим не сможет уплатить второй раз, в третий раз по пятьсот пиастров на орту, кто защитит его тогда, если не будет Аззема-паши?
Подозрение, но совсем не то, какое хотел вызвать Замбул, зародилось в голове Ибрагима. Не хотят ли янычары во главе с Нур Али сделать его своей игрушкой не только на день коронации, а и на все время его царствования? С помощью Замбула...
Ибрагим впервые почувствовал, как им овладевает гнев повелителя. Бледное лицо его налилось кровью, он подошел к дрожащему евнуху:
— Что тебе известно о нем?
— Он… он правил государством при Амурате и верно служил ему. Аззем-паша не радовался, когда провозгласили тебя султаном…
Об этом догадывался Ибрагим. Но лишить государство властителя было бы равносильно самоубийству.
— Что известно тебе, Замбул, о его нынешней неверности моей особе?..
— Нет, нет… Мне ничего не известно…
— А кто тебе посоветовал вызвать у меня подозрение к визирю? — закричал Ибрагим и протянул вперед руку, подражая Сулейману Пышному.
У Замбула отлегло от сердца. Ибрагим упражняется. Султан еще не стал султаном. О, Замбул знает, что такое настоящий гнев падишаха! Чтобы выдержать игру до конца, кизляр-ага в притворном страхе упал перед султаном на колени, бормоча:
— О, прости, великий!.. Я сам… По своей безграничной преданности тебе. Амурат относился ко мне хуже, чем к псу, валиде пренебрегала мной — все это только из-за того, что я выразил свое сожаление о младшем брате Амурата, когда… А великий визирь оскорбил мою безграничную любовь к тебе своим холодным безмолвием в то время, когда весь Стамбул, вся страна торжествовала.
Лицо Ибрагима стало добрее. Он еще был чувствителен к льстивым словам, ведь всего несколько дней отделяют темницу от трона. Если Замбул когда-то сочувствовал Ибрагиму, то теперь он станет его верным псом. Султану нужны слуги. Ударять в ладоши он научился, выполнять приказы будут доверенные люди.
— Живи, Замбул, — произнес. — Ты ныне получишь от дефтердара подарок за верность. Но если вздумаешь помышлять об измене, не надейся, что это утаится от меня. И тогда я велю выбросить твою голову за ворота сарая… А теперь позови ко мне великого визиря. Я жду его…
Ибрагим волновался, ожидая прихода Аззема-паши. Сегодня он почувствовал свою власть над слугами, как же он должен вести себя с умом, управляющим государством? Что у него есть против этого сильного человека? Шелковый шнур, меч?.. Но для этого оружия еще не пришло время. А что еще?
Увлечение властью проходило, с каждой минутой увеличивалось нервное напряжение, горло щекотали истерические спазмы, он готов был уже завопить: «Уходите, поступайте как хотите!» Вспомнил об утреннем душевном спокойствии, и захотелось навсегда уйти отсюда. В возбуждении бегал по тронному залу, ломая пальцы. И... наткнулся на седобородого человека с умными глазами. Удивительная улыбка, как у отца, что снисходительно глядит на капризного ребенка, заиграла на губах великого визиря и вмиг спряталась в усах и бороде.
— Слушаю тебя, султан.
Ибрагим затопал ногами и, сжимая кулаки, завопил:
— Я заставлю, заставлю всех слушать меня и ползать передо мной на коленях! Слышишь, я заставлю!
— Непонятен мне твой гнев, султан, — спокойно ответил визирь. — Разве кто-нибудь из государственных мужей уже успел проявить непослушание твоей особе?
Ибрагим сел на трон, вытер платком пот с лица. Ему было стыдно за свое мальчишеское поведение, хотелось принять позу Сулеймана Пышного, но он смутился, понял, что позировать перед Азземом-пашой было бы еще смешнее.
— Ты моя правая рука, — заговорил он спокойно, — но вместо помощи я слышу от тебя унизительные для меня нравоучения и, если хочешь знать, чувствую с твоей стороны пренебрежительное отношение к особе султана.