Дома ждали ее заплаканная мать и мрачный Стратон.
— Где ты была? — спросили они в один голос.
— Там… встречала хана…
— Ты видела его?
— Да, — сказала она тихо и безутешно зарыдала.
Мария уложила Мальву в постель, голова ее горела: не иначе, кто-то сглазил дочку. Мария прикладывала к ее голове холодное полотенце, тревожилась. Стратон долго сидел молча, он не понимал причины Мальвиного недуга, но был уверен — это не потому, что ее сглазили. Вечером промолвил, тяжело вздохнув:
— Вот что, Мария… Если уж ты твердо решила вернуться на Украину, то не откладывай. Беда беду найдет, пока солнце зайдет… Иди к хану. Новый царь в начале своего царствования всегда бывает щедрее, чем тогда, когда осмотрится. А если у тебя не хватит денег, добавлю.
«С кем ты будешь, Ислам?» — спрашивали пронизывающие узкие глаза Сефера Гази молодого хана, вошедшего в зал дивана.
Ислам-Гирей остановился напротив высокого трона, обитого оранжевым сукном, с вышитым золотым полумесяцем на спинке, ждал ритуала коронации. К хану подошли четыре бея, каждый держался за угол широкого пушистого войлока. Высокомерно и покровительственно, словно на старшего сына, посматривал на Ислам-Гирея самый богатый в Крыму ширинский бей Алтан, некоронованный хан улуса. Заискивающе глядели на нового хана яшлавский и барынский беи. Холодный, горделивый, казалось, равнодушный ко всему, что тут происходит, стоял властитель Перекопа ногаец Тугай-бей из рода Мансуров. Даже взглядом не напомнил Ислам-Гирею, что это он передал через своего салердала Мамета мешок денег для Сефера Гази.
Ислам-Гирей всматривался в лица своих требовательных советников, остановил взгляд на Тугае, и его глаза засияли. Нет, не для подкупа тратил золото перекопский бей. Этого воина — именно воина, а не бея — он знает еще с тех пор, когда командовал восстановлением Ор-капу. Ислам подумал: если ему когда-нибудь придется считаться с этими четырьмя могущественными беями ханства, он будет искать дружбы не с коварным Ширином, не с трусливым Барыном, не с убогим Яшлавом, а с Тугай-беем из рода Мансуров, который ковал свою волю в седле, а не на мягких персидских коврах.
Хан стал на войлок, беи подняли его, взявшись за четыре угла, и понесли, восклицая:
— Встань! Живи!
Молча смотрели на церемонию ханские оруженосцы-сеймены и их вожак Сефер Гази, стоявшие возле трона.
Беи ждали, что хан поклонится им.
Мускулы на лице Ислама напряглись, еще больше выдалась вперед нижняя челюсть. Он не встал и не поклонился беям, оперся головой о спинку трона и протянул назад руку — Сеферу Гази. Тот подошел, величественным жестом подал хану свиток бумаги. Ислам развернул его и медленно, слово за словом, прочел первый свой указ:
— «Великого улуса правого и левого крыла благородным беям, муфтиям, кадиям и шейхам сообщаю этим указом: отныне я великой орды, великой монархии, столицы крымской, неисчислимых ногаев, горских черкесов — великий цесарь.
Ислам-Гирей, сын Селямет-Гирея. Великого хана самый благородный советник, полномочный и доверенный Сефер Гази-ага».
Дернулась голова у Ширин-бея, губы сжались в злобе, пробежала тень неудовольствия по лицам яшлавского и барынского беев, только Тугай стоял как и прежде — гордый, могущественный и непроницаемый.
Ислам-Гирей поднял руку, и все, кроме Сефера Гази, вышли из зала дивана. Бывший учитель, теперь ханский визирь, молвил, не двигаясь с места:
— Первый бой выигран. Но это только первый бой.
В зал неожиданно вошел ханский оруженосец соймен Селим — он три года верно ждал своего благодетеля и повелителя в свите Крым-Гирея — и сообщил:
— Гонец из Стамбула!
Углом приподнялись вверх брови Ислама, спрятались за веками мышиные глазки Сефера Гази. Но и хан не поднялся, не пошел навстречу.
— Пусть войдет, — велел он.
Высокий турок в янычарской форме слегка наклонил голову, и тут Сефер Гази прошипел:
— Кланяйся в ноги великому хану!
Султанский посол смутился, побагровел, поклонился еще ниже, но не пал на колени. Произнес:
— Именем солнца мира султана Ибрагима повелевает тебе великий визирь Муса-паша...
— Муса-паша? — схватился руками за подлокотники кресла Ислам-Гирей.
— ...повелевает отправить свои войска на Украину или в Московитию и доставить в Стамбул четыре тысячи невольников для четырехсот кораблей, которые необходимы для войны с Венецией. И еще велит направить сорок тысяч войск под его высокое командование. И передаю тебе подарки султана, — гонец положил к ногам кунтуш и саблю.
Ислам поднялся умышленно медленно, надел кунтуш на одну руку, а на саблю даже не взглянул. И сказал удивленному таким отношением гонцу султана: