— Держите этого мерзавца! — крикнул кто-то из толпы, но Мартын уже успел перескочить через частокол, выбил оконную раму и влез в дом.
Люди побежали к двору Давидовича, остановились возле частокола и увидели пробивавшиеся с чердака клубы дыма. Потом со всех сторон задымилась крыша, огонь лизнул гонты, и спустя некоторое время весь дом был охвачен пламенем.
Сумасшедший Мартын пробил кровлю возле дымовой трубы, выбрался наверх и закричал визгливым голосом:
— Он меня убил! Он меня убил!
А потом провалился в пламя.
Никто не спасал ни дома, ни Мартына...
К обеду площадь возле Дмитриевской церкви опустела. Летняя тишина стала гнетуще напряженной, тяжелой — никто ведь, даже боярин Ивашко, не ведал, что случилось там, над Стырью. В Олеско ждали гонцов от Юрши или же от Свидригайла. Но все знали одно началась война.
Потом Осташко Каллиграф запишет в свою летопись такие слова:
«После рождества 1431 года били челом Свидригайлу, суля помощь, посадник Новгорода боярин Юрий Онцифирович прислал бересту ему, а такожде посадник Пскова Аким посла прислал. Убоявшись совокупного с украинским поспольством православного рушения, а мужичьего звиценжства[51], Свидригайло отправил гонца к Руссдорфу, чтобы магистр захватил польские города, иначе сам вместе с Ягайлом выступит против него. И Руссдорф выслал двадцать тысяч войск на Куявы, Добринскую землю и на Познань. И тевтонцы сожгли двадцать и четыре польских города, а сел больше тысячи, и платил великий магистр крыжакам-поджигателям за каждый город три гривны, а за село гривну. Ягайло же направил своего секретаря к Свидригайлу с требованием, чтобы он подчинился королю, но великий князь в ответ, рассвирепев, ударил посла по лицу и прогнал его.
В первый же месяц лета король Ягайло, остановившись с огромным войском в Городле над Бугом, объявил войну Свидригайлу и двинулся на Владимир, сжег его и стал лагерем подле села Забороло в миле от Луцка. На противоположной стороне Стыри стояли шесть тысяч литовцев, русинов и татар. Свидригайло разобрал мост, в бой не вступал и направил к Михаилу Юрше, укрепившемуся в Луцком замке, гонца с письмом:
«До меня дошли слухи, что ты, пся крев, взял мужиков для обороны и что Федор Острожский, освобожденный из Каменецкого замка боярином Бабой, с мужицким ополчением пошел к Подолии, а такожде имею слух из Теребовли, что Ивашко Рогатинский велел мужикам взять в руки оружие. Я же, прирожденный князь, с панами панством воюю, а не хлопством, и просил у вас боярских войск, а не ватагу мужиков и опришков. Что скажет мне о таком сброде моя пани-рада и вся католическая Европа?»
Свидригайло стоял три дня, а когда польское войско, понеся большие потери, перешло через Стырь, великий князь оставил четыре тысячи войск Юрше, а с двумя тысячами удрал в Степань, что над Горынью, и оттуда вел трактаты-переговоры с князем Земовитом, который сжег Луцк, а замок держал в осаде.
Король же вторую колонну отправил на Подолье, а третью, в шесть тысяч войск, под началом князей Казимира Мазовецкого и Менжика из Дибровы, — через Белз на Олеско».
С запада дул ветер, гнал по небу кучевые облака, и, хотя они были обычными предвестниками губительных для посевов ливней в жатву, олесские поселенцы с тревогой думали, что это дым, ибо чувствовали запах гари, а вечерние вспышки на небе, приближавшиеся без грома, с каждой ночью все ярче светились на горизонте, переливались пламенем, затем угасали в темноте и снова поднимались багряным заревом все выше и выше.
К Ивашку Преслужичу наконец прискакал гонец от Михаила Юрши из Луцка.
— Готовьтесь к битве!
«Готовьтесь, ведь уже покраснела Солокия, Белз сгорел и обагрился кровью, и Рата, и Буг — красные; Казимир Мазовецкий и Менжик из Дибровы не шадят ни старого, ни малого, великое половодье хлынуло, но выстоять должны — Луцк держится! Свидригайло ведет переговоры с королевскими послами в Степани, на два года хочет заключить мир с Ягайлом, но Луцкий замок ляхи не возьмут, пускай же и Олеско держится. Ивашко, надо послать послов в Новгород и в Москву, и не Литво-Русь, а Галицко-Волынскую старую державу поднимем из руин и обопремся окраинными землями о могучую православную Русь и так стоять будем, Иван Преслужич, грозной силой, только б устоять ныне!»
Ивашко Рогатинский спокойно выслушал гонца; твердым и непоколебимым был староста Олесской земли во все эти тревожные дни ожидания, сам обходил валы, осматривал каждую башню, каждый камень у бойниц; олесчане свозили смолу, камни для метательниц, готовили и порох, отливали ядра для пушек, оружейники в арсенале ковали боевые цепи, бычи и булавы, плели кольчуги, подготавливали пластинчатые панцири для ратников и наголовники для коней; защиту городских валов Ивашко поручил скорняку Галайде.