Свидригайло стучал по столу булавой, ее стальные листы вдавливались в дерево, он вырывал рукоятку вместе со щепками, красное лицо князя пылало от гнева и выпитого вина.
Было время после спаса. Дождливое лето, способствовавшее уничтожению под Луцком и Олеско ядра королевских сил, сошло ливнями; полосы осеннего голубого неба проглядывали сквозь серые кучевые облака, — шло к хорошей погоде, при которой легко брать твердыни меньшими в десять раз стрелами и ядрами, ибо легче дать решительный бой на твердом, утрамбованном поле.
Надо было немедленно использовать момент — через неделю будет поздно; осада Олеско и Луцка снята, на Подолье Федор Острожский разбил отряды Менжика и Казимира, а Свидригайло не только не выступает с двумя тысячами войск из Степани, что над Горынью, он еще вызвал с Подолья Федора Острожского и держал его в своем лагере до тех пор, пока Михаил Бучацкий, оборотень и изменник, не захватил Каменец. Поступок великого князя Свидригайла свидетельствовал о явной измене русинским князьям и боярам, которые посадили его трон и возлагали на него все надежды; он же сваливал вину на них за нарушение условий ведения войны.
Распространился также слух о том, что Свидригайло женится на сестре Бориса Тверского Анне. В польском лагере об этом еще ничего не знали, а в русинском трактовали шаг Свидригайла по-разному. С одной стороны — у них будет православный союзник, но — если Свидригайло изменит — захочет ли Борис выступить против зятя?
— Сварил ты много пива, князь, и во многих котлах, пить же его придется всем нам, но и тебя не минет чаша Сия, — сказал, сдерживая гнев, Василий Острожский. — В союзе с нами ты стал великим князем, без нас не будешь. Только мы не изменим тебе, потому что ныне некуда нам от тебя податься; поляки же, с которыми ты едешь переговоры, тевтонцы, на которых возлагаешь большие надежды, даже литовские князья сотрут тебя в порошок, если только отбросишь нас. Не любят тебя — ты знаешь это. А мы... Сколько наших бояр сложили головы, дважды вызволяя тебя из кандалов, во имя свободы Литво-Руси. Что ты теперь делаешь? И почему? Моего отца Федора, который очистил все Подолье от королевских воинов, зачем держал две недели в Степани?
— Нездоров был твой отец, — потупил голову Свидригайло, лукаво блеснув исподлобья глазами. — Душой больной. Стар он стал, много молится, а меч дрожит в руках... Сейчас же князь Федор на Подолье...
— За то время, пока ты лечил его от недуга, приставив к нему стражу, подольские замки заняли польские гарнизоны. Ты, князь, испугался моего отца, ты боишься нашего могущества и от страха подрубаешь сук, на котором сидишь.
Вперед вышел соратник Прокопия Лысого Вильгельм Костка.
— Доношу тебе, князь, решение нашего вождя Прокопия. Ты звал нас быть союзниками, и мы отдали тебе Федора Острожского, с которым ты так жестоко обошелся. Кроме того, гуситские отряды стояли стеной на западной границе, готовые ударить по войскам короля и пойти тебе навстречу. Ты же не сделал и шагу из Степани, ожидая победы Руссдорфа над королем. Подобает ли нам, гуситам, которые воюют за чистоту церкви, идти рядом с тевтонцами против славян? Мы видели сожженные рыцарями села на Добринской земле, детей с разбитыми головками, повешенных женщин, распятых мужей. С такими союзниками ты решил отвоевывать свободу для Литвы и Руси? Мне велено доложить тебе, что гуситы отныне будут воевать не на стороне Ягайла, но против Руссдорфа!
Вильгельм Костка вышел, не поклонившись, из шатра.
— Чего вы хотите? — утомленно поднял голову великий князь. — Поляки отступили от Олеско, такожде и от Луцка, победа за нами. Я хочу прекратить кровопролитие. Заключу мир с королем, сяду в Вильно, и наше поспольство возьмется за рало.
— А до сих пор за что лилась кровь — за твою булаву? — спросил Осташко Каллиграф. — Ты сам не веришь в то, что говоришь, князь. Король пойдет в наступление, как только замерзнет земля. Ивашко Преслужич-Рогатинский в последний раз просит тебя прислать военную помощь замку или дать королевским войскам бой под Буском — в открытом поле.
Свидригайло снова повесил голову, молчал.
— Князь, — продолжал Осташко, — если ты откажешься и впредь от союза с нами — отказывайся. Но не связывай нам руки. Мы хотим бить челом Великому Новгороду, Борису Тверскому, а также великому князю московскому Василию Темному.
— Ха-ха-ха! — аж задрожал шатер от злого хохота Свидригайла. — А кто вы такие — бить челом северным князьям? Кто ответит на вашу челобитную? Да вы даже не удельные князьки, даже не посадники, вы — кастеляны моих замков! Ха-ха... К Тверскому Борису вздумали идти с Ивашком? — Свидригайло подступил к Каллиграфу с булавой, тот остановил князя ненавидящим взглядом. — А знаешь ли ты, что Борис Александрович завтра будет моим зятем — и я прикрою себя с севера... От всех защищусь, в том числе и от вас!