— Мне прислано королевское послание. Послушайте, панове, и рассудите. Читай, Осташко.
— «Таким образом извещаем, — начал Монотонным голосом Каллиграф, — что владельцам земель, фамилии которых Иван Преслужич, Масько Каленикович, Ивась Колдубицкий, Костас Жмудский, Дзюрдзо Струтинский, Януш Подгорецкий, Нег Стрибоцкий, Демко Ожидовский, возвращаются все их владения в королевстве, а также оседлости под Олеско. Мы милостиво и щедро допускаем их к владениям — с прудами, мельницами, таможнями и другими доходами; они свободны пользоваться ими, как и прежде, во времена великого князя Витовта. Когда же вышеупомянутые олесские владельцы земель станут перед русинским старостой, то каждому из них велено выдать грамоту на владение имениями, скрепленную нашей печатью».
— За что такая милость? — послышался голос Костаса Жмудского.
— За то, чтобы мы сложили оружие в Олеско, — глухо ответил Ивашко, он, слушая сейчас вторично королевское послание, уловил в нем коварную хитрость. Какая необходимость являться лично к Одровонжу?
— Это единственный выход для нас, — начал Демко из Ожидова. — Разве не видно было с самого начала, что не победить нам их?
— Головой стену не пробьешь!
— Человеческую кровь надо пожалеть...
— Замолчите! — Костас Жмудский стукнул по столу кружкой. — Нас предал Свидригайло, а мы, выходит, по его примеру должны предать народ, который поверил нам и готов идти на смерть?
Вскочил Януш Подгорецкий:
— Мы уже поверили одному литовцу, а тут второй спаситель объявился... Но если тебе так хочется смерти, то умирай, а не тащи других за собой! А если нас передавят, как мух, легче от этого будет народу? Мессия...
— Ты же русин, вот и спроси у русинского народа, чего он хочет!
— Кто его будет спрашивать? Ему следует выполнять то, что прикажут!
Поднялся гвалт.
— Панове! — поднял руку Ивашко. — Мы стояли мужественно, и поспольство нас поддержало, мы не имеем права забывать об этом. Но сегодня мы стали бессильны. Юрша сдал Луцк, Островский — Подолье. Можем ли мы устоять, если Сигизмунд отдал нас королю? На что надеяться?
— Свидригайло еще не проиграл, — отозвался Нег Стрибоцкий.
— Предатель он!
— Депутацию к Свидригайлу!
— Были уже у него!
— Я так думаю, — заговорил Ивашко. — Не пойдем мы к Одровонжу, пускай пришлет нам сюда документы и на земли. И поставим условие: чтобы владели мы Олесской землей при оружии. Со своей стороны поклянемся соблюдать мир и послушание, что никаких нападений не будем совершать, а у посполитых оружие отберем...
— Согласны на это, — произнес Костас Жмудский. — Война еще не окончилась, рано складывать оружие.
— И еще одно, панове... — Ивашко посмотрел на землянинов и опустил глаза. — На это моя воля, поймите и меня... Я жду в гости Давидовича со своей дочерью. Стража на Браме знает...
Наступила мертвая тишина — было слышно, как за окном шелестят тополя.
Осташко Каллиграф непонимающе глядел на боярина, молчание становилось тягостным. Ивашко протянул руку к сулее — наливал вино в бокалы.
— Выпьем, братья...
— И я сегодня выпью, боярин, — поднялся Осташко. — Еще и слово молвлю... Пообещал однажды черт транжире огромное богатство, но за это потребовал от него, чтобы тот убил отца. Не мог этого сделать транжира. Черт подбивал его сотворить содомский грех — с сестрой. И тут отказался гуляка. Тогда Люцифер махнул рукой: «Так хоть напейся за мое здоровье». Транжира напился, а захмелев, совершил одно и второе. Тогда его казнили... Выпей, боярин, за Давидовича.
На лице Ивашка заходили желваки, гости словно в рот воды набрали, челядинцы застыли у дверей, ожидая неминуемой беды, но в эту минуту высокий черноусый парубок раздвинул руками слуг в стороны и стал у порога.
Арсен обвел взглядом гостей и впился глазами, полными презрения и пренебрежения, в Ивашка.
— Пируешь, боярин? Празднуешь? Поставь, поставь свой бокал, Преслужич, не торопись пить мировую с Давидовичем!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
МОР
Уже позади Каменец, а где Кафа, Тифлис и Эривань, где Венеция и Голландия — какой огромный мир, великий боже! — да уже недалеко и до конца Татарского шляха, а на том конце — прекрасная, достойная самой высокой похвалы христианская столица Леополис. Многолюдный город, подобного которому нет во всей Европе: там горожане живут в роскоши, а лавки полны товаров; во Львове можешь найти все, чего только пожелаешь. Резчики отличаются чудесной резьбой по дереву и русинскому мрамору[62], золотых дел мастера украшают щиты, мечи и булавы причудливыми орнаментами, шорники шьют пояса и сагайдаки, седельникам за одно лишь седло надо отдать тысячу курушей, кожевники выделывают самый лучший в мире сафьян, у оружейников можешь заказать разнообразное снаряжение, шлемы, латы, копья, секиры; даже сто тысяч воинов найдут во Львове все, что им нужно для войны. Не зря молодой и воинственный хан Крыма Гирей снарядил во Львов караван из пятидесяти возов с кавказской селитрой, а также с шелковыми тканями и персидскими коврами. Королю Ляхистана нужен порох, хану — готовое оружие.