— Забудь о физике. Помнишь, что папа тебе написал? «Тот, кто не испытал ощущения тайны, кажется мне мертвецом».
— В общем-то да, — нехотя согласилась я. Пришло время ступить в неизведанное, Диана. Чудо и магия, принадлежащие тебе по праву рождения, только того и ждут. Ну? Где тебе хотелось бы оказаться?
Наполнив сознание образами, я занесла ногу… и опустила ее в том же амбаре.
— Не вышло, — запаниковала я.
— Ты слишком сосредоточилась на деталях. Думай о Мэтью — ты ведь хочешь быть рядом с ним? Магия живет в сердце, не в голове. Это не то что произносить слова и делать нужные пассы — ты должна чувствовать.
И желать. Я вспомнила, как сняла «Ноутс энд квайериз» с полки, как Мэтью впервые поцеловал меня в колледже Всех Святых. Услышала его рассказ о Томасе Джефферсоне и Эдварде Дженнере.
— Нет, — сказала Эм стальным голосом. — О Джефферсоне не надо. Думай о Мэтью.
— Мэтью. — Сфокусировавшись на его холодных пальцах, на его голосе, на его близости, наполняющей меня чувством кипучей жизни, я занесла ногу… и стукнулась о бочку в углу буфетной.
— А вдруг она заблудится? — беспокоился Мэтью. — Как нам ее вернуть?
— Да вот же она, — показала в угол Софи.
Мэтью, резко повернувшись ко мне, перевел дух.
— Долго меня не было? — Я испытывала легкую дезориентацию, но в остальном чувствовала себя хорошо.
— Минуты полторы, — ответила Сара. — Вполне достаточно, чтобы Мэтью запсиховал.
Он прижал меня к себе, уперся подбородком в мою макушку.
— Ну, слава Богу. Как скоро я смогу путешествовать вместе с ней?
— Не будем забегать вперед, — упрекнула Сара. — Продвигаться надо медленно, шаг за шагом.
— А где Эм? — огляделась я.
— В амбаре, сейчас придет, — прощебетала Софи.
Эм, порозовевшая от холода и волнения, пришла через добрых двадцать минут. Увидев меня рядом с Мэтью, она испытала заметное облегчение.
— Молодчина, Эм. — Сара, обычно не выражавшая своих чувств на людях, поцеловала ее.
— Диана принялась размышлять о Томасе Джефферсоне, и я испугалась, что ее занесет в Монтиселло.[73] Но потом она сосредоточилась на своих чувствах, начала расплываться по краям и вдруг пропала.
В тот же день я под руководством Эм прогулялась несколько дальше — к завтраку. С каждым днем мои путешествия удлинялись. Отправка в прошлое с помощью трех предметов всегда проходила легче, чем возвращение в настоящее — это требовало огромной сосредоточенности и четкого сознания, где и когда тебе желательно очутиться. Пришло время взять с собой Мэтью.
Ввиду добавочной нагрузки Сара настояла на ограничении переменных.
— Отправляйся из того самого места, куда хочешь вернуться, — посоветовала она. — Тогда тебе придется заботиться только о возвращении в определенное время, не думая о топографии.
Вечером я увела Мэтью в спальню, не сказав, что его ждет сюрприз. Фигурка богини и золотая серьга Бриджит Бишоп лежали на комоде перед родительской фотографией.
— Мне, конечно, очень хотелось бы побыть здесь с тобой, но ведь обед скоро, — заметил он.
— Время еще есть. Сара говорит, что мы можем попутешествовать вместе — отправимся в первую ночь, которую здесь провели.
— Ту самую, когда в комнате вспыхнули звезды?
Вместо ответа я поцеловала его.
— О, — засмущался он. — Что я должен делать?
— Ничего. — Это для него обещало стать самым трудным. — Закрой глаза, расслабься и предоставь остальное мне, как любит говорить Мэтью Клермонт, — злорадно хмыкнула я.
Он сплел свои пальцы с моими.
— Ведьма.
— Ты ничего не почувствуешь, — заметила я. — Это быстро. Просто сделай шаг, когда я скажу. И не отпускай мою руку.
— Ясное дело. — Он еще крепче стиснул ее.
Я вспомнила, как мы впервые остались одни после моего похищения. Как нежно и гневно он прикасался к моей спине. Установив зыбкую связь между собой и той ночью, я шепотом сказала:
— Пошли.
Мы вместе шагнули вперед, но путешествие вдвоем кое-чем отличалось от одиночного: я впервые осознавала, что со мной происходит.
Прошлое, настоящее, будущее сплетались вокруг в паутину света и красок. Одна из нитей порой едва заметно прикасалась к другой и вновь отлетала прочь, словно подхваченная бризом. Эти прикосновения — а их были миллионы — вызывали эхо, порожденное звуком, которого не улавливал слух.
Очарованные безграничными возможностями, мы могли легко потерять крученую, красную с белым нить, ведущую нас в нужное время. Я заставила себя идти строго по ней, и моя босая нога ступила на половицы.
— Ты говорила, все произойдет быстро, — хрипло сказал Мэтью. — Мне так не показалось.
— Да, на этот раз все вышло иначе. Ты видел огни?
— Нет, вокруг был сплошной мрак. Я медленно падал куда-то, и только твоя рука удерживала меня. — Он поднес спасательное средство к губам.
В комнате пахло чили, за окнами было темно.
— Можешь сказать, кто сейчас есть в доме?
Мэтью закрыл глаза, принюхался, блаженно вздохнул.
— Сара, Эм, мы с тобой. Никакого молодняка.
Хихикнув, я притянула его к себе.
— Если сюда поселить еще кого-то, дом лопнет. — Он ткнулся носом мне в шею и отпрянул. — На тебе бинт — значит, мы, отправляясь в прошлое, остаемся такими же, как в настоящем, и помним, что с нами случилось. — Его пальцы забрались под мою водолазку. — Насколько точно знаменитый путешественник во времени это самое время определяет?
Назад мы не спешили, но вернулись еще до того, как Эм накрошила салат.
— Время не против твоих посещений, Мэтью. — Сара вознаградила его бокалом вина.
— Спасибо, Сара. Я в надежных руках, — сказал он, отсалютовав мне.
— Рада слышать, — процедила она тоном моей призрачной бабушки, бросая нарезанный редис в необъятную миску.
— Откуда вы ее взяли? — Я заглянула в емкость, пряча припухшие губы.
— Дом выдал, — ответила Эм, взбивая веничком соус. — Он любит, когда в нем много ртов.
На следующее утро дом дал нам понять, что ожидает еще кого-то.
Мы с Сарой и Мэтью обсуждали, где побывать на следующий раз — в Оксфорде или Семи Башнях, — когда Эм, войдя с охапкой собранного в стирку белья, доложила:
— Сюда кто-то едет.
Мэтью отложил газету.
— Вот и хорошо, мне должны кое-что доставить.
— Это не доставщики, но дом уже приготовился. — Эм скрылась в прачечной.
— Еще одна комната? Где? — крикнула ей вслед Сара.
— Рядом с Маркусом, — отозвалась Эм из недр стиральной машины.
Мы начали заключать пари, кто это может быть. Ставки варьировались от Агаты Уилсон до друзей Эм из Черри-Вэлли, любивших заявляться без приглашения под Хэллоуин.
В то же утро кто-то властно постучал в парадную дверь. На пороге стоял небольшого роста, с умными глазами брюнет, знакомый всем по выпускам новостей и фотографиям в рубрике светской хроники. Легкое давление его взгляда на мои скулы уничтожило сомнения окончательно.
Загадочным гостем оказался Хэмиш Осборн, друг Мэтью.
— Вы, должно быть, Диана, — сказал он без предисловий, растягивая гласные на шотландский манер. Темный деловой костюм в узкую розовую полоску сидел на нем безупречно. Комплект дополняли бледно-розовая рубашка с тяжелыми серебряными запонками и галстук цвета фуксии, вышитый черными мушками.
— Да, это я. Здравствуйте, Хэмиш. Мэтью ждет вас? — Я пригласила его войти, но он не спешил.
— Вряд ли ждет. Где он?
— Хэмиш! — Мэтью, овеяв меня ветром, материализовался и протянул руку. — Вот так сюрприз!
— Кстати о сюрпризах. Когда я поступал в эту вашу семейную фирму, ты клялся, что этого, — Хэмиш потряс конвертом с взломанной черной печатью, — никогда не случится.
— Было дело. — Мэтью опустил повисшую в воздухе руку.
— Вот и видно, чего стоят твои обещания. Из этого письма и разговора с твоей матерью я уяснил, что возникли серьезные неприятности. — Хэмиш мельком посмотрел на меня.