— Биппити-боппити — БУУ!
— Принц ее мечты будет похож на тебя, — заметила я, когда мы вернулись восвояси. Вся голова у Мэтью была в волшебном серебряном порошке, который я долго стряхивала.
Около восьми, когда вместо фей и пиратов начали поступать готы-тинейджеры в коже, цепях и черной помаде, Мэтью передал корзинку с гостинцами мне и скрылся.
— Трусишка, — поддразнила я, поправляя шляпу в преддверии очередного нашествия.
Минуты за три до того, как стало можно погасить фонарь на крыльце без ущерба для репутации Бишопов, мы услышали новый стук и вопль: «Сласти или напасти!»
— Кто бы это мог быть? — Я снова нахлобучила шляпу.
На крыльце стояли два молодых чародея. Один из них доставлял нам газету, другой, прыщавый с кольцом в носу, принадлежал, кажется, к семейству О'Нилов. Их костюмы состояли из рваных джинсов, утыканных булавками маек, собачьих поводков и фальшивой крови.
— Ты как будто уже большой для этого, Сэмми?
— Шэм, — поправил он сквозь пластмассовые клыки.
— Хорошо, Сэм. — Я выскребла конфеты со дна корзинки. — Мы уж свет собрались гасить. Почему вы не на вечеринке у Хантеров?
— Нам шкажали, у ваш отпадные тыквы в этом году. И еще, это… — Сэм покраснел и снял свои зубные протезы. — Роб говорит, что видел тут рядом вампира, а я с ним поспорил на двадцать баксов. Бишопы такого бы к себе не пустили, ведь правда?
— С чего ты взял, что это вампир?
— Джентльмены… — Тот, о ком шла речь, вырос у меня за спиной.
Мальчишки разинули рты.
— Вампира только человек не узнает или полный дурак, — пробормотал Роб. — Здоровый, я таких еще не видал.
— Круто. — Сэм хлопнул друга по пятерне и схватил конфеты.
— Не забудь, ты проспорил, — напомнила я.
— И еще, Самюель, — с преувеличенным французским акцентом добавил Мэтью, — могу я просить вас никому обо мне не рассказывать?
— Никому никогда? — опечалился Сэмми.
— Ну, скажем, до завтра, — сжалился Мэтью.
— Без проблем, — воспрял духом парень. — До завтра всего три часа, как-нибудь стерпим.
Они сели на велосипеды и покатили прочь.
— На дороге темно, — сказал Мэтью. — Может, подвезти их?
— Ничего. Они хоть и не вампиры, но дорогу в город найдут.
Велосипеды притормозили, и Сэмми крикнул:
— Хотите, мы тыквы потушим?
— Да, если не трудно. Спасибо.
Проделав это с завидной сноровкой — Роб О'Нил на левой стороне, Сэм на правой — они двинулись дальше, подскакивая на рытвинах. Луна и нарождающееся шестое чувство неплохо им помогали.
Я закрыла дверь со стоном:
— Ой, ноги. Не могу больше. — Долой башмаки, отправляйся подальше, шляпа.
— Страница из «Ашмола-782» исчезла, — доложил Мэтью.
— А мамино письмо?
— Тоже.
— Значит, пора. — Я отошла от двери, сопровождаемая вздохами и охами старого дома.
— Завари себе чай и приходи в семейную. Я принесу вещи.
Мэтью ждал меня на диване — в ногах саквояж, на кофейном столике серебряная шахматная фигура и золотая сережка. Я подала ему бокал с вином, села рядом.
— Последнее вылила. Вина больше нет.
— Чай тебе тоже долго пить не придется. — Он нервно запустил руки в волосы. — Хотелось бы, конечно, поближе, где смертность не такая высокая, где есть чай и водопровод. Ладно… думаю, тебе понравится, когда привыкнешь немного. — Открыв саквояж и посмотрев, что внутри, он облегченно вздохнул. — Ну слава Богу. Я боялся, что Изабо пришлет что-то не то.
— Ты его в первый раз открываешь? — подивилась такой выдержке я.
— Да. Не хотел забивать себе этим голову. — Он достал из саквояжа книгу и подал мне.
Я погладила черный кожаный переплет с серебряной окантовкой.
— Красиво.
— Открой ее.
— Там написано, где нам надлежит оказаться? — Теперь, заполучив в руки третий предмет, я почему-то не спешила узнать об этом.
— Думаю, да.
Из раскрытой книги на меня привычно пахнуло чернилами и старой бумагой. Ни мраморных форзацев, ни экслибриса, ни фронтисписов, которые любили добавлять в книги коллекционеры восемнадцатого-девятнадцатого веков. Тяжесть обложки говорила о скрытых под кожей деревянных дощечках.
На первой странице убористым почерком позднего шестнадцатого века были приписаны две строки.
— Моему милому Мэтту, — прочла я вслух. — «Тот не любил, кто сразу не влюбился».[75]
Посвящение не было подписано, но звучало знакомо.
— Шекспир?
— Не совсем. Уилл собирал свои перлы там и сям, как сорока.
Я медленно перевернула страницу. Книга была рукописная, и заполнявшая ее страницы рука принадлежала автору посвящения.
— О Господи. — Дрожащими руками я захлопнула книгу.
— Вот посмеется он, узнав о твоей реакции.
— Это то, что я думаю?
— Скорее всего.
— Откуда она у тебя?
— Кит подарил, — потрогал обложку Мэтью. — «Фауста» я всегда любил больше всех его пьес.
Каждому историку алхимии известна пьеса Кристофера Марло о докторе Фаусте, продавшему душу дьяволу в обмен на магический дар. Я снова открыла книгу, приложила пальцы к первой странице.
— Мы с Китом дружили в те опасные времена, когда мало кому из иных можно было довериться. Немало кривотолков вызвала эта дружба. Как только Софи достала из кармана фигурку, которую я ему проиграл, мне стало ясно, что местом нашего назначения будет Англия.
Пальцы подсказывали мне, что посвящение писал не друг, а влюбленный.
— Ты тоже любил его?
— Любил, но не в том смысле. Не так, как хотелось ему. Будь его воля, наши отношения повернулись бы совсем по-другому, но воля была не его. Мы навсегда остались друзьями, не более.
— Он знал, кто ты? — Я прижала книгу к груди, как бесценное сокровище.
— Знал. Мы не позволяли себе секретничать, к тому же этот демон обладал редкостной проницательностью. Ты сама убедишься, что от Кита ничего нельзя утаить.
Демон. Ну что ж, мои скудные познания о Кристофере Марло этого вовсе не исключали.
— Итак, Англия. А дата какая?
— 1590 год.
— Назови мне точное место.
— Мы каждый год собирались в Олд-Лодж на старые католические праздники Всех Святых и Поминовения усопших. Мало кто тогда осмеливался праздновать эти дни, но Кита всегда подмывало на что-нибудь этакое. Он читал нам последний вариант «Фауста», которого вечно переписывал. Мы напивались допьяна, играли в шахматы и не ложились спать до рассвета. — Мэтью забрал у меня книгу, положил на стол, взял мои руки в свои. — Как ты, mon coeur, ничего? Не обязательно отправляться туда, можно придумать что-то другое.
Как же, другое! Историк во мне уже пускал слюнки на предмет елизаветинской Англии.
— В Англии 1590 года было много алхимиков.
— Ну да… Не слишком приятный народ, учитывая отравление ртутью и прочие профессиональные отклонения. Для тебя гораздо важнее наличие чародеев, сильных и способных руководить твоей магией.
— В театр меня сводишь?
— Как будто у меня есть выбор, — поднял бровь Мэтью.
— Точно, выбора нет. — Воображение разворачивало передо мной все новые перспективы. — И на Королевскую биржу[77] сходим? Вечером, когда зажгут лампы?
— Непременно. — Он привлек меня к себе. — И к Святому Павлу послушать проповедь, и в Тайберн на казнь. Даже Бедлам посетим, и смотритель нам расскажет о его обитателях. — Мэтью весь трясся от сдерживаемого смеха. — Боже правый, Диана. Я увожу тебя в век чумы, где нет комфорта, дантистов и чая, а ты только и думаешь, как выглядит Биржа Грешема ночью.
— Я и королеву увижу?
— Ни в коем случае. У меня сердце замирает при мысли, что ты могла бы сказать Елизавете Тюдор, а она тебе.
— Трусишка, — повторила я во второй раз за вечер.
75
«Как это вам понравится», акт III, сцена 5. (пер. Т. Щепкиной-Куперник). Шекспир позаимствовал эту фразу из стихотворения К. Марло.