Следующий стих, анонимный, назывался «Тройственное пламя Софии». Вчера я видела иллюстрацию алхимической горы, изрытой ходами, где множество народу добывало драгоценные металлы и камни. Сходство ее с образами этого стихотворения бросалось в глаза:
Я подавила стон — мое исследование усложнялось по экспоненте. Помимо связи науки с изобразительным искусством, намечалась связь упомянутого искусства с поэзией.
— Трудно, должно быть, сосредоточиться, когда вампиры с тебя глаз не сводят.
Рядом, вперив в меня недобрый ореховый взор, стояла Джиллиан Чемберлен.
— Чего тебе, Джиллиан?
— Да так, пообщаться. Мы ведь сестры, не забыла? — Ее блестящие черные волосы спускались на шею чуть выше воротника. Гладкие какие — сразу видно, что у нее проблем со статическим электричеством нет. Она-то периодически избавляется от лишней энергии. Меня пробрала легкая дрожь.
— У меня нет сестер, Джиллиан. Я единственный ребенок в семье.
— Оно и к лучшему. С твоей семьей и так было немало хлопот. Вспомни, что случилось в Сейлеме — а все из-за Бриджит Бишоп.
Ну вот, снова-здорово. Я закрыла книгу, которую читала. Бишопы, как всегда — первостепенная тема.
— О чем ты говоришь, Джиллиан? Бриджит Бишоп осудили за колдовство и казнили. Не она начинала охоту на ведьм — она была жертвой, как и все остальные. Тебе это известно точно так же, как другим чародеям в этой библиотеке.
— Бриджит Бишоп обратила на себя внимание человеческих масс — сначала своими куклами, потом вызывающей одеждой и аморальным образом жизни. Без нее истерия не вспыхнула бы.
— Она была признана невиновной, — ощетинилась я.
— Да, в 1680-м — только в это никто не поверил. Особенно когда в стене ее подвала нашли безголовых, проткнутых булавками кукол. А после Бриджит не сделала ничего, чтобы помочь другим ведьмам, попавшим под подозрение. Такая вот независимая. — Джиллиан понизила голос. — Прямо как твоя мать.
— Прекрати, Джиллиан. — Воздух вокруг нас сделался неестественно холодным и чистым.
— Твои родители задирали нос, как и ты. Думали, что поддержка кембриджской общины им ни к чему. За что и поплатились, не так ли?
Я зажмурилась, но образ, который я пыталась забыть всю свою жизнь, никуда не делся. Изувеченные, окровавленные тела отца и матери, лежащие в меловом кругу где-то в Нигерии. Тетя ничего не хотела рассказывать, и я пошла в городскую библиотеку, где впервые увидела эту фотографию и броский заголовок над ней. После этого меня много лет преследовали кошмары.
— Кембриджская община не предотвратила бы их смерть. Их убили страшные люди на другом континенте. — Я вцепилась в подлокотники своего стула, надеясь, что Джиллиан не заметит, как побелели мои костяшки.
— Это были не люди, Диана, — с неприятным смешком сказала она. — Иначе их давно бы поймали. — Она нагнулась, приблизив свое лицо к моему. — Мы долго расследовали то, что Ребекка Бишоп и Стивен Проктор скрывали от других чародеев. Жаль, что они погибли, но их смерть была неизбежна. Мы даже представить себе не могли, какой силой обладал твой отец.
— Не смей говорить о моих родителях так, будто они твои. Их убили люди. — В моих ушах стоял рев, холод вокруг усиливался.
— Уверена? — Шепот Джиллиан подбавил холода в мои кости. — Ты же ведьма — ты знала бы, если б я тебе солгала.
Я постаралась не выдать своей растерянности. То, что сказала Джиллиан, не могло быть правдой, но типичных признаков лжи — гнева или всепоглощающего презрения — я действительно не ощутила.
— Подумай о Бриджит Бишоп и своих родителях, прежде чем отвергать очередное приглашение на шабаш, — шептала Джиллиан в ухо, щекоча дыханием мою кожу. — У ведьмы не должно быть секретов от других чародеев, ничего хорошего из этого не выходит.
Она выпрямилась — теперь меня щекотал ее взгляд. Я смотрела на закрытую книгу.
Она ушла. Температура снова стала нормальной, сердцебиение унялось, в ушах перестало шуметь. Я укладывалась дрожащими руками, спеша добраться до дома. Адреналин бушевал в крови — кто знает, скоро ли мне удастся совладать с паникой.
Библиотеку я покинула без происшествий, избежав острого взгляда Мириам. Если Джиллиан права, мне следует остерегаться не человеческого страха, а зависти других чародеев. После ее упоминания о скрытой отцовской силе в моей памяти зашевелилось что-то, не поддающееся более близкому рассмотрению.
Привратник Фред отдал мне почту, Сверху лежал кремовый конверт с витиеватым письмом: ректор приглашал меня выпить перед обедом.
Позвонить его секретарю и сказаться больной? В таком состоянии я в себе и капли шерри не удержу.
С другой стороны, надо бы лично выразить благодарность за гостеприимство, оказанное мне колледжем. Чувство профессионального долга мало-помалу вытесняло тревогу. Я снова вошла в образ ученого и решила принять приглашение.
Служитель открыл мне дверь в квартиру ректора.
— Здравствуйте, доктор Бишоп. — Голубые глаза в лучистых морщинках, белоснежные волосы и круглые красные щеки делали Николаса Марша похожим на Санта-Клауса. Одетая в броню науки и ободренная теплым приемом, я улыбнулась.
— Профессор Марш… — Мы обменялись рукопожатием. — Спасибо за приглашение.
— Боюсь, оно запоздало, но я был в Италии.
— Да, казначей мне сказал.
— Тогда вы, надеюсь, извините меня за столь долгое невнимание. Позвольте в порядке компенсации представить вас моему старому другу — он известный писатель, в Оксфорде всего на несколько дней. То, о чем он пишет, может быть интересно для вас.
Марш посторонился, и я застыла на месте при виде твидового рукава и каштановой с проседью шевелюры.
— Питер Нокс, — назвал гостя хозяин, взяв меня под локоток. — Ваши работы ему знакомы.
Колдун встал, и я наконец вспомнила, откуда знаю его фамилию. Она упоминалась в репортаже о вестминстерских убийствах: полиция обратилась к нему как к эксперту по оккультным вопросам. Я почувствовала зуд в пальцах.
— Доктор Бишоп, — протянул руку Нокс. — Я видел вас в Бодли.
— Я вас, кажется, тоже. — Искры, к счастью, из меня не посыпались. После рукопожатия, длившегося долю секунды, Нокс слегка согнул и разогнул пальцы.
Этого не заметил бы ни один человек, но мне вспомнилось детство, когда мама таким же движением пекла блинчики или складывала глаженое белье. Зажмурившись, я приготовилась к вероятным последствиям.
Зазвонил телефон. Ректор, закончив разговор, подошел ко мне с бокалом шерри в руке.
— Это вице-канцлер. У нас не хватает двух первокурсников. Прошу меня извинить — пойду разберусь, а вы пока поболтайте.
Вдалеке отворилась дверь, послышались голоса, и все стихло.
— Недостает студентов? — повторила с ехидцей я. Все это, конечно, работа Нокса — и пропажа, и телефонный звонок.
— Неприятный случай, правда? Зато мы с вами сможем поговорить без помех.
— О чем? — Я вдыхала аромат шерри, молясь о скорейшем возвращении ректора.
— О многом.
Я покосилась на дверь.
— Николас будет занят все это время, — сообщил Нокс.
— Предлагаю поторопиться, чтобы ректор мог вернуться к своему шерри.
— Как пожелаете. Скажите, доктор Бишоп — что привело вас в Оксфорд?
— Алхимия. — Так и быть, отвечу на его вопросы — хотя бы ради Марша и пропавших студентов, — но не скажу ни слова больше необходимого.
— Вы должны были сразу понять, что «Ашмол-782» заколдован. Это заметил бы всякий, в ком есть хоть капля от Бишопов. Зачем же вы сдали его? — Карие глаза Нокса ввинчивались в меня. Рукопись была нужна ему не меньше, чем Мэтью Клермонту — а может, и больше.