Самое удивительное - никакого собеседования в традиционном варианте и не состоялось. Просто мы поднялись наверх по мраморной лестнице, вошли в кабинет с высокими потолками. Чтобы догадаться, что это приемная солидного начальника, особого ума не требовалось. Потом банкир хозяйским жестом распахнул дверь с надписью "Генеральный директор", а меня оставил наедине с секретаршей, молодой фифой с холодными изумрудными глазами и тщательным маникюром.
Через минуту телефон на секретарском столе зазвонил, фифа подняла трубку, елейно произнесла: "Да, Юрий Иваныч", посмотрела на меня, сказала еще раз: "Да, Юрий Иваныч" - и опустила трубку на рычаг. Потом выдвинула ящик стола, достала из него какую-то бумагу и придвинула ко мне:
- Заполняйте.
Листок оказался анкетой с достаточно банальными вопросами: фамилия, имя, отчество, год рождения, образование, адрес и так далее. Я тщательно ее заполнила, а когда подняла голову, поймала надменный взгляд фифы, которая с любознательностью юного натуралиста рассматривала мои грязные ногти. Она забрала мой листок, сунула в красную папку и, крутанувшись на стуле, вперилась в экран компьютера, с этой минуты не обращая на меня никакого внимания.
Я сидела и, тихо злясь, посматривала на дверь с табличкой "Генеральный директор", не зная, что мне делать дальше. То ли встать и уйти, то ли дожидаться банкира. В конце концов, он мог бы быть ко мне и повнимательнее после того, как я битых два часа носилась с чайником, приводя его в чувство на пару с Нинон.
Наконец дверь отворилась, в нее боком протиснулся Остроглазов, а за ним совершенный пацан в дорогом костюме и очках в модной золотой оправе, такой акселерат-призер детско-Юношеских математических олимпиад. По тому, как подобострастно уставилась на акселерата фифа, я поняла, что он-то и есть Юрий Иваныч, мой будущий шеф, если, конечно, его устроит моя анкета. И что творится на свете, люди добрые?! В прежние времена этот Юрий Иваныч был бы в лучшем случае самым младшим научным сотрудником в каком-нибудь пыльном НИИ и по поручению старших товарищей гонял в ближайшую булочную за пирожками.
Остроглазов и акселерат обменялись в приемной дружеским рукопожатием, потом акселерат панибратски похлопал печального вдовца по плечу, сказал со смешком: "Все, договорились, за тобой рыбалка" - и, пятясь задом, скрылся за дверью своего кабинета. Банкир бросил рассеянный взгляд на фифу, потом на меня и поманил за собой. И это все собеседование, так надо полагать? Я взлетела со стула, будто меня пружиной вытолкнуло, и шмыгнула вслед за ним.
Уже на мраморной лестнице Остроглазов меня просветил:
- Считайте, что вы приняты. Только работать начнете с сентября, когда они штатное расписание утвердят. Вы им телефон свой оставили?
- Указала в анкете, - клацнула я зубами.
- Тогда все в порядке, - заверил он и прибавил шаг. На нижней ступеньке притормозил и оглянулся. - Могу подбросить вас к вокзалу, если вы прямо сейчас собираетесь возвращаться в Дроздовку.
Я отрицательно замотала головой:
- Не стоит, я, пожалуй, прежде забегу ненадолго домой.
- Дело ваше, - равнодушно молвил банкир и был таков.
Черный лимузин резво сорвался с места и в мгновение ока скрылся за поворотом.
Глава 19
Я ненадолго забежала домой, чтобы захватить кое-что из одежды, раз уж мое пребывание у Нинон затягивалось на неопределенное время. Между прочим, я положила в сумку купальник, чтобы, пользуясь случаем, хоть немного позагорать. Да, чуть не забыла, в прихожей на тумбочке лежало для меня письмо. Из Барнаула. Я сразу сообразила от кого: от двоюродной племянницы моего бывшего мужа (подумать только, все у меня бывшие: и муж, и любовник), той самой девчушки, что поздравляла меня со всеми праздниками, вплоть до Дня Конституции, обращаясь ко мне "дорогая тетя Женя" и подписываясь "Светик".
Усмехнувшись, я распечатала письмо и наскоро пробежала его глазами. То, что я из него узнала, повергло меня в некоторое смятение. Во-первых, я с удивлением уяснила, что "Светик", обладавшая круглым детским почерком, полтора месяца назад окончила школу, во-вторых, что эта самая двоюродная племянница зачем-то собиралась в Москву и спрашивала, может ли она остановиться у меня. Только этого мне и не хватало! В конце концов, почему бы этой девице не обратиться с такой трогательной просьбой к своему дядюшке, который тоже живет в Москве и, между прочим, в отличие от меня, не в коммуналке, а в отдельной квартире?
Я распалила себя до такой степени, что даже решилась позвонить Ивану, чего не делала ни разу с самого нашего развода, хотя он и оставил мне свой телефонный номер. Пожалуй, пришел момент воспользоваться его любезностью. Уже кончив крутить телефонный диск, я сообразила, что Ивана я вряд ли застану дома в такое время - наверняка он на работе.
Мои опасения подтвердились умилительным детским голоском, громко сказавшим в трубку:
- Але, але!
Я даже трубку от уха отодвинула и растерянно спросила:
- Девочка, а папа дома?
- Я не девочка, а мальчик, - обиженно произнесла трубка, потом в нашу беседу вмешался женский голос, который спросил: "С кем ты там разговариваешь?" Затем, судя по шорохам И шумам, последовала непродолжительная борьба за трубку, завершившаяся традиционным "Але, кто говорит?".
Я догадалась, что это жена моего бывшего мужа, и чуть малодушно не бросила трубку, но в последний момент все-таки решилась:
- Могу я поговорить с Иваном? Женский голос не сразу, а после короткой паузы ответил мне встречным вопросом:
- А кто его спрашивает?
- Бывшая жена, - пошла я ва-банк, заранее уверенная, что совершенно напрасно позвонила. Даже если Иван и дома, никто мне его не позовет.
Однако, вопреки моим ожиданиям, Иван не только находился дома, но и был незамедлительно приглашен к телефону.
- Жень, ты, что ли? - услышала я его слегка заспанный басок. - Что-нибудь случилось? - Я при этом ровным счетом ничего не почувствовала, ничто во мне не дрогнуло и не отозвалось.
Тут я заметила, что дверь одной из моих двух соседок, никак не отреагировавшей на мое появление и даже не вышедшей поздороваться, чуть-чуть и совершенно беззвучно отошла от косяка, и понизила голос, хотя ничего секретного в нашем с Иваном разговоре не было:
- Слушай, мне прислала твоя племянница из Барнаула письмо, она собирается в Москву и хочет остановиться у меня, а я, сам понимаешь... Иван меня перебил:
- Постой, это какая племянница, что-то я такой не знаю...
- Двоюродная, - терпеливо пояснила я, - Светой зовут.
На другом конце провода случилась достаточно продолжительная заминка, разрешившаяся недоуменным мычанием:
- Гм-гм... С-света? М-м-м, это чья же дочка? Аньки, что ли, но у нее три пацана. Или Федора? Но ту, кажется, зовут Танькой, и ей уже лет двадцать восемь, если я не ошибаюсь. Что же это за Света такая загадочная, а? А может... Ну да, скорее всего она дочь моей двоюродной сестры Галки, но тогда она мне не двоюродная племянница, а троюродная...
Меня порядком утомил телефонный Иванов экскурс по генеалогическому древу.
- Танькина она или Галкина, для меня не имеет никакого значения, отрезала я, - но принять я ее не могу. Двоюродные они или троюродные, но это твои родственники, так что пусть они к тебе и едут.
- Ну конечно, конечно, - поспешил согласиться Иван, - ты это.., не бери в голову и не беспокойся: никто к тебе не приедет. Я сам разберусь со своими родственниками.
Я хотела сказать: "Давно пора", но смолчала. Главного-то я добилась.
- Тогда все, - сказала я.
- А.., а как у тебя дела?
- Нормально, - сухо ответила я и положила трубку.
Сразу после этого дверь моей соседки беззвучно затворилась, будто подхваченная легким сквознячком. Я показала ей язык. Не соседке, конечно, а двери.
, Разрешив проблему с Ивановой племянницей, я подхватила сумку и направила свои стопы на вокзал. Вернее, не только на вокзал, потому что по дороге я еще ненадолго заглянула к матери, и это посещение, как оказалось впоследствии, сыграло немаловажную роль в моей истории. Не в прямом смысле, правда, а в опосредованном. Короче говоря, если бы я не решилась по пути на вокзал заскочить к матери, я бы не опоздала на электричку в 19.50 и мне не пришлось бы ехать на той, что отправлялась в половине девятого вечера. Какая разница? Да не такая уж большая, в сущности.