- Провинциалочки? - повторила я. - Уж не хочешь ли ты сказать, что вы собираетесь навесить на Широкорядова все здешние трупы?
- Что ты плетешь? - вспылил Андрей. - И зачем я только тебе это говорю? Чтобы ты сплетни по округе разносила?
Теперь уже я разозлилась:
- Действительно, зачем ты мне все это говоришь? Кажется, я тебя за язык не тянула, и вообще ты сам меня сюда позвал, разве не так? Я, между прочим, спала, а ты заявился ни свет ни заря и зазвал сюда. Зачем, интересно? Для того чтобы любоваться утренними видами Дроздовки?
Высказав свое недовольство, я резко развернулась и взяла курс на дачу Нинон, но бывший любовник схватил меня за рукав:
- Ладно, остынь. Я знаю, что ты не будешь болтать, тебе можно верить. Просто настроение у меня, сама понимаешь, не ахти. Дело буксует. Вроде и безнадежным его не назовешь, и подозреваемых хватает, а у меня такое ощущение, будто с каждой новой уликой я не только не приближаюсь к разгадке, а, напротив, удаляюсь. Все никак не могу понять, каким образом связаны между собой дроздовские убийства.
- А если... - начала было я, вспомнив теорию, изложенную накануне поэтом-песенником, ну, насчет того, что преступления никак не связаны между собой, но вовремя сообразила:
Широкорядов ведь на сегодняшний день главный подозреваемый.
- Что - если? - подхватил Андрей.
- Так, ничего, - отмахнулась я.
Удрученный сыщик почесал затылок:
- Скажи-ка мне лучше вот что... Ты случаем не вспомнила ничего нового об убийстве Остроглазовой?
- Да я ведь уже все рассказала, ну все буквально, - раздраженно отозвалась я.
- И все-таки попробуй припомнить все от начала до конца, - настаивал он. Больше всего меня интересует то/что касается самого банкира.
- Банкира? А что он... Ну хорошо, хорошо... Было так: я проснулась от женских криков, разбудила Нинон. Мы спустились вниз, выглянули в окно и увидели, как банкирша выскочила на улицу.
- Но ведь было темно...
- Да, темно, но на ней был надет светлый костюм, так что...
- Понятно, - поторопил меня Андрей, - давай дальше.
- А вскорости, буквально минут через пять явился Остроглазов. Нинон еще сказала: ну вот, опять придется разнимать эту парочку. Оказывается, во время своих ссор они часто привлекали ее в качестве третейского судьи. Ну, и в тот раз Остроглазов начал ее умолять: "Ниночка, помоги, а то Ирка меня слушать не захочет". Нинон, конечно, стала отказываться, а кому захочется разыскивать чьих-то жен? Но в конце концов она согласилась, а я поехала с ними.
- Маршрут!
- Ой, ведь говорено-переговорено... Сначала мы поехали по грунтовке к платформе, убедились, что там ее нет, спросили у этого ларечника Сени, не видел ли он ее, тот ответил: не появлялась. Тогда Остроглазов решил, что она могла пойти другой дорогой, по разбитому асфальту. Там нам сначала попался пьяный шабашник - он шел навстречу, в сторону платформы, - а потом уже мы наткнулись на труп. Остроглазов так резко затормозил...
Вот и все.
- А на следующий день? Я пожала плечами:
- А что на следующий день? Потом начались эти бесконечные допросы.
Глава 25
Это продолжалось не менее получаса. Мой "особо важный" любовник упорно доставал меня бессмысленными расспросами. Непонятно, зачем и почему он заставил меня подробно описать церемонию погребения банкирши.
- Но ведь ты сам там был! - возмутилась я.
- А если меня интересуют твои впечатления?
- Ну, какие мои впечатления... Ты сам видел, какие там были рожи, сплошные нувориши, все кладбище иномарками заставили... Гроб дорогущий, орхидеи...
- Я не о том, - возразил Андрей, - ты мне лучше скажи, насколько, по-твоему, Остроглазов был искренен в своем горе?
- Ты же говорил, что руководствуешься исключительно фактами, - хмыкнула я, - и вдруг интересуешься субъективными бабскими наблюдениями. И вообще, нравится мне этот термин - искренность горя, может, прибор есть специальный, чтобы его определять? Вроде детектора лжи. А за основу будет браться, например, такой показатель - количество пролитых слез за единицу времени.
Говоря это, я, конечно же, меньше всего думала о банкире Остроглазове, я думала о том, что страдание не всегда бывает публичным. Вот мне, между прочим, хочется от тоски на луну выть, а я вместо этого спокойно (по крайней мере, внешне) разговариваю с человеком, который разрушил мои надежды и чаяния.
Наверное, такие мысли против моего же желания передались Андрею, потому что он вдруг понуро повесил голову и принялся уж очень пристально изучать носы своих ботинок, на которых успела осесть дроздовская пыль. И вид у него был такой печальный, что где-то в глубине моей саднящей души шевельнулся червячок жалости, и я поспешила прервать повисшую паузу:
- Не знаю я, что думать об этом Остроглазове. Судя по всему, у них с женой были весьма сложные и далекие от идеала отношения, по крайней мере, так Нинон говорит. Но в семейных делах трудно разобраться, глядя со стороны. Бывают такие оригиналы, для которых ежедневные скандалы - прелюдия к пылким объятиям, а посему, очень вероятно, эти двое любили друг друга, как принято говорить, по-своему. И теперь бедняге банкиру безумно не хватает жениного визга и поединков на сковородках. Может, оттого он и в петлю полез.
- Кстати, о петле, - вскинул на меня глаза бывший любовник, - расскажи-ка мне об этом еще раз.
- Да что тут рассказывать? Это было еще перед похоронами, как раз накануне вечером, в тот же день, если я ничего не путаю, когда его выпустили из каталажки. Мы с Нинон решили его проведать. Дверь была незаперта, мы вошли, стали его звать - никакого ответа. Поднялись наверх, а он сидит в спальне на полу с веревкой на шее, пьяный, совершенно разбитый. Мы его часа два утешали, чаем отпаивали, потом спать уложили.
- Все?
- Кажется, все. - Я и в самом деле прилагала немалые усилия к тому, чтобы вспомнить еще хоть что-нибудь. В конце концов, это и в моих интересах тоже: чем скорее он разберется в дроздовских убийствах, тем ближе день, когда мы расстанемся навсегда и уже больше не будем сыпать на свежие сердечные раны соль вынужденных встреч. - Хотя нет, кажется, в тот день в окно его гостиной влетел камень... Или это все-таки было позже? Нет, камень влетел уже после похорон. Точно, в тот день, когда кремировали банкиршу.
- Какой еще камень? - насторожился мужчина моих несбывшихся снов. - Ты мне про это не рассказывала.
- Я же говорю, что это было уже в другой раз...
- Неважно, давай рассказывай!
- Рассказываю, - смиренно согласилась я. - Тогда мы с Нинон направлялись к Широкорядову, он нас пригласил, а по дороге заглянули к Остроглазову, проведать и заодно убедиться, что он не собирается повторить номер с петлей. Банкир к тому моменту был уже изрядно пьян и предложил нам выпить по рюмке "на помин души". Мы не стали артачиться, махнули по пятьдесят грамм, и тут в окно гостиной влетел булыжник и закатился за диван. Мы решили, что это проделки местной детворы.
- Булыжник, булыжник, - повторил Андрей механическим голосом чревовещателя, - обыкновенный булыжник?
Я склонила голову набок:
- Да нет, я бы сказала, что не совсем обыкновенный. В смысле не такой, какие валяются повсюду. Он был такой черный, вроде куска угля.
- Интересно, - пробормотал мой "особо важный" любовник и погрузился в раздумья.
А я снова поежилась. Все-таки утро было достаточно прохладное. А тут еще тучки набежали и - мало этого - заморосил меленький и противный дождичек. Собственно, даже не дождичек, а такая мерзостная мгла, от которой мои волосы и одежда стали влажными. Я даже подняла воротник жакета и принялась мечтать о горячей ванне и теплой постели. А тут еще мой тренированный слух уловил знакомый звук - металлический скрежет калитки дачных владений Нинон. Оказалось, что Нинон обеспокоилась моим долгим отсутствием до такой степени, что удосужилась подняться с кровати и преодолеть расстояние от спальни до забора. Теперь она застыла у калитки в позе молчаливого ожидания, и свежий ветерок теребил ее растрепанные волосы, схваченные впопыхах резинкой на затылке.