Не меняя выражения изрытого крупными оспинами лица, водитель принял оторванную половинку сторублевки, осветил узким лучом фонарика, внимательно проверил номер. Пробежал взглядом по водяным знакам и лишь тогда, удовлетворенный, соединил со своей половиной. Совпадали до мелочей. Довольный, сунул бумажник в карман мятой, припачканной смазкой телогрейки. Такого обращения Углов не стерпел.
— Стоп, приятель. Экзамены не так держат. По-моему, ты еще не предъявил свой пропуск, — и, заметив, что киргиз недоуменно уставился на него, резко добавил: — Дай-ка и мне на купюру поглядеть. Парень ты хороший, только нет такой профессии.
— Смотри, пожалуйста, смотри. Читай, считай, только не очень долго. Груз портится. Яблоки — товар нежный.
И действительно, торопились все. В перевалке ящиков приняли участие и оба сопровождавших груз охранника, оставившие в кабине короткоствольные автоматы. Проверка прошла нормально, и напряжение спало. Да и при прямом контакте два ствола, даже таких крутых, как «узи», погоды не делали.
Водитель автопоезда утомленно развалился за рулем, отдыхал. Углов промолчал — было кому таскать тяжести. Мужик, может, и знать не хотел, что там под этими яблоками. Что ему до денег в ящиках, которые день ото дня теряют покупательную способность и только вот так — сотнями килограммов — что-то еще значат. Везут их сюда фургонами, назад — теми же фургонами — тонны товара.
К физическому труду, пусть и в блатных мастях, Углов всегда относился с отвращением, и сознание того, что таскает он, в сущности, миллионы, грело лишь поначалу. Последние штабеля воняли уже совсем омерзительно — испорченным сыром, затхлостью, овощной гнилью и мерзлой землей.
— Холодно у нас в горах — через всю страну проехали, а денежки не оттаяли, — один из охранников, видно, тоже не в восторге от работенки, замедлил шаги. — У нас в аулах по сберкассам не бегают. В земле — оно надежнее. Без процентов, зато не приходится потом месяцами свое же назад выклянчивать. А у каждого серьезного хлопца — не меньше миллиона.
И, словно подтверждая свои слова, энергично перебросил ящик в руки детины, стоящего, пригнувшись, в кузове микроавтобуса. Как и рассчитывали, ящики с деньгами заполнили как раз три «рафика», которые по сигналу подтянулись к группе на обочине. Казалось, операция длится долгие часы, но неумолимо точная «сейка» на запястье Углова свидетельствовала, что не прошло и четверти часа. За всей процедурой следили со стороны вооруженные охранники, да и себя Углов числил не подарком. И хотя милиция в действительно крупные дела без особой надобности не лезла, но все облегченно вздохнули, лишь когда ящики с их специфическим грузом под внушительным конвоем укатили по назначению. Погрузка компьютеров и прочей техники для братской Киргизии шла уже без Углова. Его задача — обеспечить этап с деньгами. Ответственность за наличные всецело лежала на нем.
Павел Петрович восседал в своем любимом кресле, уставившись невидящим взглядом в лист бумаги с перечнем многоразличных, но непременно дорогих и дефицитных предметов. Казалось, он отрешился от всего. Однако те, кто знал его получше, не сомневались, что роскошь предаваться чистому созерцанию деятель такого масштаба позволить себе не мог. Иначе бы ему просто не вскарабкаться на верхнюю ступеньку, и тем более на ней не удержаться.
Георгий возник как всегда бесшумно, легким покашливанием давая знать о себе.
— Прибыл. Какие распоряжения будут, Павел Петрович?
— Ты же знаешь. Деньги — на базу, Угла — на ковер. Справился — молодец, честь ему и хвала. Впусти.
Георгий презрительно сощурился. Помедлив, осторожно заметил, как бы себе под нос.
— Оно, конечно — неслыханный подвиг. Машину с деньгами, видите ли, он встретил! Там и близко опасностью не пахло. Кто бы лапу поднял на ваше?
— На наше, Георгий. Я пока манией величия не страдаю. В этом и сила. Не то бы уже давно все пайку жрали или сами друг друга перекололи. Я сам от Угла не обмираю. Из него блатной — как из свиньи балерина. Фраерок, но пока полезный — пусть живет. Там посмотрим. И ты тоже без глупостей давай.
— Вы же знаете — ваше слово...
— Я-то знаю, главное, чтобы ты об этом не забывал. Не суетись. Дойдет и до него очередь. Но тогда, когда я решу, а не потому, что ты его духа не выносишь. Кстати, без всякого повода. Это ему обижаться надо. Как его наказали — мало кому доставалось. А история эта — его проблемы. Он теперь у нас на поводке. И оторвется только «в ящик». Не ссучится. Паршивая эта порода: вроде — ворик, а тропинку назад, в честняки, сберегает, крови боится. Так что, все-таки не расслабляйся, сынок. Придет его час. Вот ты — наш. И верю я тебе, и к советам твоим прислушиваюсь, хоть и молодой ты еще. Ладно. Зови своего друга заклятого, хватит ему там париться. Волнуется, небось, на сколько долг уменьшится. А мы вот выдадим ему еще одно задание.
— Ему, Павел Петрович?
— Вам обоим, дорогой мой. Так что, на время действительно придется подружиться.
Московский скорый проделал уже половину пути от взбаламученного, неспокойного Кавказа до столицы. Как ни печально это признавать, все, что так влекло раньше в дальних поездах, теперь бесследно исчезло. Традиционное кавказское радушие сменилось косыми взглядами, подозрительностью, недоверием. Даже уютные СВ стали какими-то замызганными, пропыленными, а в вагоне-ресторане по соседству официантки лениво предлагали такое, что можно было проглотить только крепко зажмурившись.
Ну и само собой — чаю не допросишься, а если и удастся уломать горделивого проводника, то в стаканах, которые он принесет, плещется мутная бурда, где чайного настоя не больше, чем в Куре весной, не говоря уже о сахаре.
Тем не менее во всем спальном вагоне, заполненном почти до отказа, от чая отказался только один пассажир — тощий желтолицый мужчина с какими-то стертыми чертами лица и в довольно потрепанном костюме. Багаж его состоял из видавшего виды портфеля с обмотанной синей изоляцией ручкой, который изобличал в нем типичного командировочного, пользовавшегося «люксом» на казенный счет. Мужчина с жадностью поглощал лимонад из узких трехсотграммовых бутылочек, не отрывая взгляда от некоего технического издания, испещренного диаграммами. Вскоре, однако, он улегся, но не спал, впрочем, не поддерживая и разговор с соседом по купе — явно деловым человеком «из новых». На столике появились зелень, батон, салями и бутылка «Арарата», но владелец портфеля на приглашение не откликнулся, сославшись на гастрит. Нисколько отказом не огорченный, солидный пассажир, отужинав в одиночестве, довольно скоро захрапел. Командировочный же долго ворочался без сна — то ли от раскатов могучего храпа, то ли от того, что его мучили неясные предчувствия.