Он несколько раз громко прокричал в микрофон: «Алло, алло», – не реагируя на усердное лепетание будущей тещи, а потом аккуратненько положил трубку на аппарат. И не снимал больше, хоть телефон и разрывался.
«Пусть думает, что связь забарахлила», – думал он, ломая голову, где же все-таки может зависать Наташка. И пришел к здравому решению. Конечно же, она заночевала в студенческом общежитии у девчонок. Туда Валерка звонить не стал. Безнадежно. Во-первых, у Наташки там полно знакомых, поэтому трудно установить, в какой комнате она заночевала. А во-вторых, вахтерша, дежурившая в дверях, ее просто не знает. И Валерка скис, сидя в кресле и невидящими глазами глядя на телефон.
Было почти пять утра, когда дворник, седой старик лет семидесяти, вытащил метлу для выполнения своей опостылевшей работы.
Последние две недели ему приходилось вкалывать по двойной норме. Его участок – это уборка мусора возле четырех домов. Для стариковских семидесяти лет работы хватало с лихвой. Только успевай метлой помахивать. А теперь еще и обязали тротуар мести на улице Бестужева, от автобусной остановки и до самого перекрестка. А это по протяженности еще один такой же участок, как и его. Вот и приходилось старику вставать чуть свет, чтобы часам к семи закончить с тротуаром. А то пойдет народ, и, считай, все пропало. Мужики-то еще с понятием. А вот женщины – такие цацы, пылинку на них не урони.
Женщин старик не любил. Он уже перевалил за тот возраст, когда ни о какой любви не стоит и помышлять, чтобы себя не расстраивать. А чего без толку на баб глаза пялить? Баба – она и есть баба, с какой стороны на нее ни посмотри.
Старик привычно поплевал на руки и только взялся мести, как в траве, возле подстриженных кустов шиповника, увидел чьи-то ноги.
Утро не обещало быть солнечным, но даже в серой пелене занявшегося рассвета он смог различить, что ноги эти были женские.
Старик плюнул с досады. Много всего он повидал за свою дворницкую жизнь. Бомжей сейчас полно, с лавочек сгонять приходится по утрам. Но чтобы спать на траве, да еще уткнувшись головой в колючий шиповник, так может поступить только последняя алкашиха. Такие старику тоже попадались, но не на траве. У них свои места. А эта…
Старый дворник протопал прямиком через клумбу и безо всяких любезностей закричал на беспутную, ткнув при этом грязной метлой в торчащие ноги.
– Вставай, мать твою!..
Реакции никакой. И это окончательно рассердило старика. Он попытался заглянуть в ее наглую физиономию. Ведь лежит и не отзывается.
Старик наклонился и минуту, а может, и больше хлопал сонными глазами, не понимая, что перед ним.
У лежащей не было головы…
– Вот тебе и сучий потрох! – прошептав любимое выражение, употребляемое в крайних случаях, дворник резво побежал к перекрестку, где возле ресторана «Антария» стояла телефонная будка.
Скрюченным трясущимся пальцем старик набрал номер дежурной части милиции, услышал скрипучий, словно магнитофонный, голос дежурного и поспешил выговориться:
– Милиция! Скорей приезжайте. Я нашел труп безголовой женщины…
От волнения он плохо выговаривал слова, проглатывая часть букв. Но дежурный его все-таки понял, на всякий случай переспросил адрес и велел оставаться на месте.
Утром высыпал мелкий дождь, чуть смочив до блеска асфальт.
Молодой сержант, сидевший за рулем микроавтобуса «Газель» с дежурной опергруппой, старательно выжимал газ до предела.
Капитану Камагину, старшему группы, это не понравилось.
«Асфальт мокрый. Не хватало поцеловать в задницу какую-нибудь впереди идущую машину», – он покосился на лихача-водителя.
– Серега, – чуть не выматерил капитан сержанта, круто заложившего на повороте, – ты чего гонишь, словно на пожар? Угробить нас возжелал, гад?!
Но водитель нисколько не обиделся на такое оскорбление.
– Так ведь на труп едем, товарищ капитан, – ответил он, не поворачивая головы. Все внимание на дорогу.
– Вот именно, – назидательно резюмировал Камагин и продолжил: – И, насколько я понимаю, труп уже никуда не убежит. Так что не гони.
– Как скажете, – отреагировал сговорчивый водитель и сбавил скорость.
У Камагина отлегло от сердца. Он не любил быстрой езды. Да и вообще не любил никуда спешить. Считал спешку признаком самой обыкновенной расхлябанности и неорганизованности.
Самый молодой из оперативников, лейтенант Зуев, молча смотрел в окно. Его задумчивое лицо выдавало, что лейтенант сосредоточил все мысли на случившемся преступлении.
В отделе по раскрытию убийств Зуев работал всего два месяца и еще ко многому не успел привыкнуть.