Джованни подвешен в обитой войлоком камере, в которой Леви держали в плену всего несколько коротких ночей назад. Его тело безвольно свисает, и я не собираюсь лгать, от него уже исходит отвратительный смрад. Будь наша воля, мы бы поехали обратно в замок, чтобы воспользоваться игровой площадкой парней. В ней полно самых лучших игрушек, и я уверена, что мальчики с удовольствием воспользовались бы каждой из них, но это лишние два часа пути, а нам просто не терпелось заполучить его в свои руки.
Леви выходит вперед с ведром ледяной воды и выливает его на отца, с довольной ухмылкой наблюдая, как Джованни ахает и вскидывает голову. Его глаза расширяются от страха, когда он натягивает свои путы, и я вижу тот самый момент, когда он понимает, что это был не какой-то гребаный сон.
— Ааа, — говорит Маркус, небрежно прислоняясь к задней стене, вертя нож в пальцах. — Так мило, что ты присоединился к нам. — Он отталкивается от стены и медленно идет к отцу. — Ты же знаешь, как я люблю устраивать семейные праздники. Хорошие были времена.
Джованни плюет в него.
— Я прикончу тебя, мальчик. Отпусти меня сейчас же.
— Даже на пороге смерти ты думаешь, что имеешь власть над нами, — размышляет Марк. — Приятно видеть, что некоторые вещи никогда не меняются.
— Семья этого не потерпит, — рычит Джованни, в его глазах вспыхивает гнев, и он снова натягивает путы. — Они оторвут вам головы за это и не остановятся, пока не похоронят вас, и вашу маленькую сучку.
Марк смеется и подходит ближе к его лицу, прежде чем указать на небольшое пространство над дверью.
— Ты имеешь в виду семью, которая оказала полную поддержку? — спрашивает он, прежде чем послать в камеру пошлую ухмылку. — Передай привет, они все смотрят. Моретти тоже. Это будет их личный порнофильм, хотя, должен признать, это большое давление, все эти взгляды, устремленные на нас. Но не волнуйся, у меня есть несколько трюков в рукаве. Я уверен, что они получат массу удовольствия.
Роман стоит рядом со мной, выглядя скучающим от театральности Маркуса, но я знаю, что в глубине души он получает от этого такое же удовольствие, как и я.
— Давай, брат. Еще немного и я вмешаюсь.
Маркус цокает на него, поднимая палец и грозя им.
— Ну-ну, Роман. Играй честно. Ты знаешь правила, — дразнит он. — Закон "камень-ножницы-бумага" должен соблюдаться.
Роман закатывает глаза, и Маркус снова обращает внимание на своего отца.
— Помнишь, когда мне было шесть лет? Тогда ты впервые избил меня до полусмерти. За что? За то, что я болтал без умолку, как и полагается любому ребенку. — Кулак Маркуса врезается Джованни в живот, толкая его назад, и этот звук звучит музыкой для моих ушей. Он бьет его снова, его кулак врезается ему в челюсть, а затем в лицо с силой товарного поезда, выбивая зубы прямо изо рта.
Маркус смеется, получая от этого нездоровое удовольствие, и все, что я могу делать, это улыбнуться. Это такой драгоценный момент. Я надеюсь, что он нажал кнопку записи в прямом эфире, потому что я не сомневаюсь, что он захочет увидеть это еще раз.
Джованни сплевывает полный рот крови в сторону Маркуса, а Маркус только чуть громче смеется.
— Я удивлен, отец, ты всегда был таким собранным. Ты же не собираешься сейчас прибегнуть к плевкам?
Он обходит его, и Джованни смотрит прямо перед собой, не позволяя Маркусу сломить его, но это ненадолго. От него останется лишь оболочка еще до того, как Маркус будет хотя бы близок к тому, чтобы передать его Леви.
Маркус отступает назад, становясь перед отцом.
— А как насчет того случая, когда мне было восемь и я нашел того бездомного щенка? — говорит он с намеком на гнев в его обсидиановых глазах. Кончик его ножа прижимается к животу Джованни, и я затаиваю дыхание, глядя на него широко раскрытыми глазами. — У него была сломана лапа, и я ухаживал за ним, пока он не выздоровел. Он был первым, кого я полюбил, а ты приставил нож к моему горлу, заставляя меня свернуть ему шею. Это выбило меня из колеи, — говорит Маркус. — Ты знаешь, каково это?
Не дожидаясь ответа, Маркус медленно надавливает на нож, пронзая его живот. Джованни кричит в агонии, в то время как Маркус неумолимо продолжает движение, его точность идеальна. Достаточно глубоко, чтобы вызвать сильнейшую агонию, но не настолько, чтобы он истек кровью до того, как мы повеселимся.
Что я могу сказать? Маркус — настоящий джентльмен.
Маркус продолжает, мучая отца самым ужасным образом, сжигая его, как сжигали его самого, разрезая его, как резали его самого. Все нечистые воспоминания, живущие в самых темных уголках сознания Маркуса, воссозданы и освобождены от необходимости когда-либо мучить его снова.