Я придвигаюсь к нему, и он обхватывает рукой мой затылок, прежде чем притянуть меня к своей груди. Я ахаю, не желая прикасаться к глубоким рубцам, покрывающим его кожу, но, тем не менее, он прижимает меня к себе. Между нами наступает мгновение тишины, когда мы просто стоим в объятиях друг друга, медленно делая глубокие вдохи и примиряясь со всем, что произошло.
— Я ненавижу, что тебе больно, — говорю я ему, пока опустошение нарастает в моей груди.
— И именно поэтому ты никогда не сможешь стать плохим человеком, — говорит он мне. — У тебя самое большое сердце, которое я когда-либо видел. Ты сильная и бесстрашная, идеальный баланс для меня и моих братьев. Ты преуспеешь как лидер семьи Моретти. Ты станешь самой могущественной женщиной на земле, но мы уже знали это.
Улыбка растягивает мои губы, когда я отстраняюсь и встречаюсь с его великолепными глазами, сверкающими в тусклом свете ванной.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда?
— Я знаю, — говорит он, и его ухмылка становится еще шире. — Ты кричала так, что услышал весь мир. Довольно сложно было игнорировать это. — Я прищуриваю глаза, и тихий смех вырывается из его груди. — Я тоже чертовски люблю тебя, малышка, даже несмотря на твои многочисленные недостатки.
— Недостатки? — Я смеюсь. — Умоляю, скажите, что это за ужасающие недостатки, которые так отвратительно привлекли твое внимание?
— Все просто, — говорит он мне, хватая меня за талию и притягивая обратно, наклоняясь, пока его губы не оказываются прямо над моими. — Ты соплячка. Ты не знаешь, как просто сидеть спокойно и делать то, что тебе говорят, и, черт возьми, неужели тебе так сложно прожить хотя бы один день, не вызывая у меня желания увидеть отпечаток моей руки на твоей идеальной заднице?
Его член напрягается, и я приподнимаю бровь, глядя на него снизу вверх, а жар медленно наполняет мое естество. Мои глаза темнеют от желания, и я позволяю ему увидеть, как непреодолимая потребность начинает наполнять мое тело.
— Ты должен простить меня, папочка, — мурлычу я, наблюдая, как его глаза расширяются от свирепого голода. — Я и не подозревала, что все мои недостатки так сильно беспокоят тебя. Как мне загладить свою вину перед тобой?
Глубокое рычание вырывается из его груди, и оно взывает к пороку, живущему внутри меня. Я никогда не была сторонницей всего этого папочкиного извращения, но однажды я подшутила над ним, и его глаза загорелись, как на четвертое июля, точно так же, как сейчас, и если это то, чего он хочет, то это именно то, что он получит.
Он сжимает челюсть, когда им овладевает смертельная серьезность, заставляя мое сердце биться еще быстрее.
— Встань на колени, — выплевывает он, сжимая свой твердый как камень член в крепком кулаке.
Несмотря на то, как сильно я хочу сделать именно это, потребность надавить на него трепещет в моей груди, проверяя эти новые границы и выясняя, где лежат наши пределы.
— А если я скажу — нет?
В его глазах вспыхивает огонь, и от одного взгляда на то, как он возбуждается, я уже практически пускаю слюну при мысли о его твердом члене у меня во рту, но это ничто по сравнению с пульсацией между моих ног. Боже, мне нужно, чтобы он прикоснулся ко мне.
Он обвивает рукой мое тело, медленно спускаясь к моей попке. Крепко сжимает ее, и в тот момент, когда я стону и отталкиваюсь от его руки, желая большего, он отпускает меня и обрушивает на нее резкий жгучий шлепок. Я задыхаюсь, мои глаза расширяются, а его взгляд пылает, как расплавленная лава.
— Твою мать, — выдыхаю я, задыхаясь от желания большего, шок и желание в моих глазах совпадают с растущей потребностью, сияющей в его.
— На колени, — произносит он, и эти слова наполнены властью, говорящей мне, что он больше не потерпит никакого неподчинения.
Не произнося ни единого слова, я опускаюсь на колени, его жилистый, толстый член оказывается прямо перед моим лицом. О, черт, мне нужно попробовать его на вкус, нужно свести его с ума от желания, нужно показать ему, насколько это действительно может быть вкусно и чего именно ему действительно не хватало последние несколько недель.