Леви поднимает на него взгляд и видит его протянутую руку и умоляющее отчаяние в глазах. Леви вздыхает и бросает ему глазное яблоко, и Маркус ловит его в воздухе, прежде чем маниакально ухмыльнуться и сунуть эту чертову штуковину прямо в карман.
— И это все? — Спрашивает Роман, когда Леви встает рядом со мной. Леви кивает, а Роман хмыкает. — Хм, думал, ты будешь наносить удары часами.
Леви пожимает плечами, но в этот момент его глаза вылезают из орбит, и он бросается вперед, прежде чем Роман успевает приступить к делу. Леви присаживается на корточки и срывает фамильные кольца с пальцев отца.
— Они тебе больше не понадобятся, — говорит он с чересчур самодовольным видом. Я не совсем понимаю значение колец, но там, где замешан Леви, я уверена, это просто еще один удар ножом прямо в спину.
Оставив отца на Романа, Леви отходит в сторону, и я наблюдаю, как Роман снимает тяжелые путы с запястий и лодыжек его отца. Ублюдок сворачивается в клубок, держась за усугубляющиеся раны на талии, полученные от Маркуса.
Роман усмехается, глядя на открывшееся перед ним зрелище. — Жалкое зрелище.
Он качает головой, и я практически вижу все комментарии на кончике его языка, но ни один из них не достоин того, чтобы быть озвученным, ничего достаточно сильного, чтобы передать его сильное отвращение. Поэтому вместо того, чтобы разразиться целой тирадой о том, как его отец испортил его жизнь с того момента, как он научился ходить, Роман просто тянется к тяжелой цепи, свисающей с потолка.
Он тянет ее вниз и связывает его запястья, после чего кивает Маркусу, который нажимает кнопку. Цепи тут же начинают натягиваться, поднимая Джованни вверх, пока его ноги не оказываются болтающимися над залитым кровью полом.
Джованни смотрит на своего старшего сына единственным оставшимся глазом, и у него даже нет сил плюнуть в него. Кровь стекает по его лицу, и я чертовски уверена, что он описался в штаны, но по тому, как он смотрит на Романа, становится ясно, что он боится его больше всего. Маркус не в ладах с головой, а Леви… Леви, как всегда, в полной заднице, но Роман… Роман играет в игру. Роман — молчалив, он всегда думает, всегда планирует. Он безжалостен.
— Ты больше ничего у меня не заберешь, — говорит ему Роман. — Ариана. Фелисити. Шейн. Ты забрал их у меня и отравил их собой, но ты недооценил Шейн. Ее невозможно удержать, и единственная причина, по которой я до сих пор не оборвал твою жизнь, заключается в том, что я думаю, что она заслуживает этого больше.
Взгляд Джованни устремляется на меня, и я не вижу ничего, кроме страха.
— Ты слышал новости, отец? Священник случайно перепутал документы. Она никогда не была твоей. Забавно, как легко внести маленькую поправку в свидетельство о браке. Хотя, думаю, за это я должен благодарить тебя. Если бы ты не был таким эгоистичным, назвав меня своим именем, возможно, это было бы не так просто.
Лицо Джованни вытягивается, когда он понимает, что именно мы сделали, но Роман еще не закончил поворачивать лезвие у него в спине.
— Ты совершил самую большую ошибку в своей жизни в тот день, когда положил на нее глаз. Посмотри на нее, посмотри, как она сияет. Ты не сломил ее, ты только заставил ее осознать, насколько она чертовски сильна. Шейн собирается лишить тебя жизни, и тогда ей будут поклоняться как лидеру империи Моретти до конца ее жизни. В ее руках сила, и ты умрешь, зная, что все, к чему ты стремился, все, что ты отравил своим ядом, было напрасным.
Роман смеется и делает шаг назад, прежде чем вытащить пистолет. Он делает два идеальных выстрела, и я подпрыгиваю от неожиданности, звук эхом отдается в моей груди. Джованни вскрикивает, тяжелые стоны и всхлипывания наполняют комнату, поскольку оба его колена кровоточат.
Роман не ухмыляется открыто, как это делали его братья, но я вижу болезненное удовольствие в его глазах, и мне становится жарко. Нет ничего прекраснее этих мужчин, когда они находятся в своей стихии.
Он проходит через комнату к маленькому столику и просматривает набор инструментов, которые он разложил там чуть больше часа назад. Он оглядывается на своего отца и обдумывает свои возможности, зная, что, что бы он с ним ни сделал, его сердце должно продолжать биться, и, если быть до конца честной, если я не услышу, как он кричит, когда я прикоснусь к нему, я буду в бешенстве.
Роман берет острые, похожие на иглы гвозди длиной не менее тридцати сантиметров и одновременно тянется за молотком. Я не вижу, сколько гвоздей он взял, но слышу скрежет металла в его руках и знаю, что их должно быть по крайней мере четыре.