— Я не знаю, как я смогу снова отдаться вам, ребята, не чувствуя… этого.
Рука Маркуса скользит по моему лицу, а затем обвивается вокруг моей шеи сзади и притягивает меня к себе. Он нежен и дает мне возможность отстраниться, если мне это нужно. Но я соглашаюсь, потому что близость с ним, как и с любым из них, — единственное, что не дает мне рассыпаться на части.
Я принимаю руки к его сильной груди, а мой лоб опускается на его.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — спрашивает он. — Ты — весь мой гребаный мир. Нет такой чертовой вещи, которую я бы не сделал, чтобы сделать тебя счастливой. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе снова почувствовать себя комфортно в твоем собственном теле. Если это означает не прикасаться к тебе или спать в разных кроватях — тогда я сделаю это. Только скажи, детка. Я не собираюсь давить на тебя, и ты должна знать, что Роман и Леви тоже не будут. Мяч на твоей стороне, и мы не хотим, чтобы ты боялась говорить о том, что тебе нужно, потому что ты слишком озабочена тем, чего хотим мы. Ты понимаешь меня, Шейн? Все, чего мы хотим во всем этом гребаном мире, — это увидеть, как ты восстанешь, как феникс, и получишь все, чего заслуживаешь, и даже больше.
У меня вырывается тихий вздох, и я чуть приподнимаю подбородок, чтобы почувствовать, как мои губы прижимаются к его губам. Я нежно целую его, его слова значат для меня больше, чем он когда-либо сможет понять.
— Я тоже люблю тебя, — шепчу я, прижимаясь к его губам.
Между нами наступает тишина, каждый из нас просто живет моментом нахождения в объятиях друг друга, пока я наконец не возвращаюсь на его бедра. Я не отрываю от него глаз, когда Роман возвращается в комнату, направляясь прямо к камину и давая нам возможность побыть вдвоем. — А как насчет тебя? — Я спрашиваю его. — Мы сегодня много перемещались. Тот спринт по лестнице и к складу не мог быть легким для тебя.
Маркус пожимает плечами, его рука все еще лежит на моем бедре, и он проводит большим пальцем туда-сюда.
— Я в порядке, детка. Ничего такого, что не исправили бы несколько дней, проведенных с тобой в моих объятиях.
Улыбка расползается по моему лицу, и я быстро качаю головой.
— Даже не пытайся умаслить меня этим дерьмом, Маркус ДеАнджелис. Я провела три дня, запертая с тобой в бункере. Я знаю, когда ты пытаешься отвлечь меня. — Его глаза немного темнеют, и я приподнимаю бровь. — Что случилось?
Он вздыхает и неохотно задирает футболку, показывая мне яростную красноту, расползающуюся вокруг его раны, и засохшую кровь там, где он порвал швы во время нашей безумной пробежки.
— Черт, — выдыхаю я, пока Роман возится с камином позади меня. Я опускаю пальцы к припухлости и осторожно надавливаю на нее, ненавидя то, как Маркус шипит под давлением. — Почему ты ничего не сказал?
Марк бросает на меня взгляд, который говорит о том, что я должна сама догадаться, но я просто смотрю в ответ, заставляя его произнести слова вслух, чтобы услышать, как нелепо они звучат.
Он вздыхает и опускает взгляд на рану.
— Что я могу сказать, детка? Ты всегда будешь на первом месте.
Закатив глаза, я тяжело вздыхаю и смотрю в сторону входа в огромную гостиную, но никаких признаков Леви не вижу, поэтому оборачиваюсь и смотрю на Романа, который неуклонно разводит теплый огонь.
— Ты видел Леви? — Спрашиваю я. — Марк…
— Маркусу больше не нужно, чтобы этот мудак тыкал в него пальцем, — вклинивается Марк. — Просто заклейте это пластырем, и все будет в порядке. Клянусь, — добавляет он, видя выражение моего лица. — Я не сдвинусь с места всю ночь и утром буду как новенький.
Раздраженно вздыхая, я слезаю с его колен и пересекаю комнату к коробке с лекарствами и принадлежностями для оказания первой помощи, которую дал нам Мик. Мгновение спустя я возвращаюсь к нему со всем, что ему нужно, и, не колеблясь, забираюсь обратно к нему на колени. Стягивая его футболку прямо через голову, я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на ране, а не на шедевре подо мной.
Приступая сразу к работе, я намазываю его рану антисептическим кремом, медленно втирая его, прежде чем перевязать, понимая, что с наложением швов покончено. Их достаточно, чтобы затянуть рану, и нужно еще несколько дней, чтобы она зажила, и он будет как новенький. Я ничего не знаю о внутренних ранах, но Леви заверил меня, что, если все они будут соблюдать покой, мы выйдем на финишную прямую.
Схватив бутылку с водой, стоящую сбоку от дивана, я запихиваю лекарство в рот Маркусу, ухмыляясь, когда он морщит лицо.
— В чем дело? Не хватает практики запихивания чего-то в глотку? Я могла бы дать тебе несколько советов, — смеюсь я, когда Леви возвращается в комнату с полными руками еды, хотя, насколько я могу судить в темноте, в ней нет ничего питательного, но, вероятно, это лучшее, что у нас есть.