Я растягиваю губы в натянутой улыбке, действительно пытаясь найти в себе благодарность. Эта женщина не обязана принимать меня у себя… ну, я думаю, она вроде как обязана, но в любом случае это будет странно для нас обеих.
— Спасибо, — говорю я, отводя взгляд. — Тебе не нужно всего этого делать. Меня устраивает просто кровать для сна.
— Ты моя дочь, кровь Моретти — моя кровь — течет в твоих жилах, и дать тебе крышу над головой — это меньшее, что я могу сделать. Кроме того, с самого утра ты приступишь к обучению. Оно не будет легким. Оно будет жестоким и подвергнет тебя таким испытаниям, к которым не смогли бы подготовить даже сыновья ДеАнджелиса. Я не отношусь к этому легкомысленно, и ты тоже не должна, — объясняет она. — А теперь иди и приведи себя в порядок. Завтра у тебя важный день, и тебе нужно выспаться.
С этими словами Джиа уходит, и в тот момент, когда она сворачивает за угол, я прерывисто выдыхаю.
Чувствуя себя слишком незащищенной здесь, в открытой гостиной, я прохожу в свою новую спальню — миллионную комнату, которую я занимаю с тех пор, как все это дерьмо началось восемь месяцев назад. Хотя не буду врать, эта комната значительно лучше той, что я занимала в камерах замка или в пустынном подземелье Джованни. Но в данный момент какая разница? Я могла бы спать в грязном переулке за мусорным баком, и это ничего бы не изменило.
Мальчиков больше нет.
Это поражает меня сильнее, чем я могла предположить, и, когда я стаскиваю с себя окровавленную одежду и, спотыкаясь, бреду в ванную, меня захлестывают душераздирающие рыдания.
Парни мертвы.
И я никогда их больше не увижу.
3
БАХ!
Я открываю глаза, и вскакиваю с кровати, мои глаза, опухшие воспаленные, но быстро осматриваю комнату в поисках угрозы. Зик стоит в проеме моей открытой двери, восходящее солнце едва заглядывает в мое окно и поблескивает на его безупречной коже.
Мое сердце бешено колотится, когда я встречаюсь с его жестким взглядом. Неудивительно, что моя так называемая мать использует его как игрушку. В нем есть та сексуальность и манящая сила, которая была у парней, но при этом в его глазах есть жесткая грань, которая предупреждает, что нужно держаться на расстоянии. Он опасен во всех отношениях, идеальная пара для моей матери.
— Тренировка начинается через десять минут, — выплевывает Зик, ничуть не обрадованный тем, что видит меня, и, черт возьми, это чувство взаимно. — Не опаздывай.
С этими словами Зик вылетает из моей спальни, оставляя дверь широко открытой, а мое сердце — беспорядочно колотится в груди. Черт, мне нужно взять себя в руки. Одно дело быть в такой ситуации и знать, что парни придут за мной, но теперь я сама по себе, и я должна сделать так, чтобы все получилось. Это будет мой единственный шанс подобраться к Джованни. Без Джии и ее команды я в полной заднице.
Я делаю короткие, успокаивающие вдохи, когда воспоминания о прошлой ночи возвращаются ко мне, как навязчивый фильм, прокручивающийся в моей голове. Они обрушиваются на меня, как товарняк, отчего хочется упасть на колени, — тяжесть смертей мальчиков тяжело ложится на мои плечи, горе слишком велико, чтобы я могла его вынести.
Горе овладевает мной, и я с трудом делаю вдох. Джиа ожидает, что сегодня я буду двигаться дальше, просто встану с постели, как будто они никогда не имели значения, как будто я должна разделять ее презрение к ним. Этого никогда не случится, и она была дурой, даже предположив это.
Прошлой ночью я провела час, сидя в душе, пока горячая вода смывала кровь мальчиков с моей кожи и стекала в канализацию, и, наблюдая, как исчезают последние частицы, которые у меня остались от них, я снова и снова прокручивала в голове их последние мгновения. Боль в их глазах, когда они падали на траву. Отчаяние в голосе Леви, когда он умолял меня не смотреть. Я судорожно ворочалась в холодном поту, не в силах заснуть без того, чтобы эти три выстрела не будили меня снова и снова. Я знаю, что это было по-настоящему, но каждая клеточка моего тела кричит, чтобы они вошли в дверь и сказали мне, что это была какая-то дурацкая шутка. Я имею в виду, конечно, Роману бы это не понравилось, Леви бы закатил глаза, а Маркус смеялся бы до тошноты… но он бы загладил свою вину так, как мог только Маркус, и, черт возьми, я бы простила его еще до того, как кончила.
Я не могу без них. Я не могу больше терпеть эту боль. Я не знаю, как теперь существовать в этом мире без них.