Он крепко прижал меня к груди. Над нами взорвались фейерверки. Со стороны озера послышались крики и радостные возгласы, но звуки вольного и беспечного веселья казались неправильными на фоне тревожной мысли, притаившейся на задворках моего сознания.
Я далеко не свободна.
5
Должно быть, я пролежала какое-то время в отключке. Я открываю глаза, моя щека прижата к мокрому асфальту. По мне стекает вода – остатки потока, направленного на Митча. Легкий ветерок ерошит деревья над головой, но для меня он как лезвие бритвы, режущее мою обнаженную кожу. Я поднимаюсь на ноги и вспоминаю, что только что произошло. Мои мысли с клацаньем соединяются воедино, как кусочки домино.
Сэм. Гейб. Митч.
Моя грудь сжимается, и я поворачиваюсь.
Сэм стоит в десяти шагах от меня, прижимаясь спиной к дереву на краю парковки. Гейб лежит рядом.
– Ты цел? – спрашиваю я, подходя ближе.
Я игнорирую его странный взгляд. Игнорирую то, как скрипят мои кеды при ходьбе и увязают в грязи с каждым шагом. Если и есть что-то хуже этого чувства полной уязвимости, то я не знаю что. Мне не хочется поднимать глаза. Не хочется отвечать на вопросы: «Что это было? Как ты это сделала?» Или еще хуже, мне не хочется видеть его страх. Как он будет избегать моего взгляда и искать ближайший путь к отступлению.
Сэм кивает на Гейба.
– Он дышит.
И на этом все.
Никаких вопросов. Никакой паники. Теперь я понимаю, почему он так на меня смотрит. Большинство людей, которым рассказывали истории об аномалах, перерастают и забывают их наряду со всем остальным, что перерастают дети. Но есть и те, кто не может просто отмахнуться от этих россказней. По глазам Сэма я вижу, что он один из таких. Интересно, кто это в его случае? Член семьи? Друг? Я присматриваюсь. Возможно, он сам аномал?
– Нужно отвезти его в больницу, – говорю я.
Может, он сам с этим справится. Это даст мне достаточно времени, чтобы исчезнуть до приезда полиции. А также, возможно, службы береговой охраны. Кого обычно вызывают, когда гигантская приливная волна проносится по парковке? Сомневаюсь, что для таких случаев существует протокол.
Сэм снимает толстовку и накидывает ее на плечи Гейба. На нем черная майка с надписью «Дункан» спереди. Его широкие плечи испещряют синяки и шрамы. Сэм медленно встает и поворачивается ко мне. Увидев выражение его лица, я невольно отступаю на шаг. Это что-то среднее между яростью и неверием.
– Что это было? – спрашивает он.
– Трубу прорвало, – с легкостью вру я, хоть и знаю, что он на это не купится.
– Фигня, – парирует Сэм, делая шаг в мою сторону.
– Я не обязана тебе ничего объяснять. Кстати, можешь не благодарить за свою уцелевшую мордашку, – говорю я, отказываясь отступать, вероятно, из довольно ошибочных принципов. Нет, я твердо стою на месте, надеясь, что выгляжу увереннее, чем себя чувствую. – Поскольку твой непродуманный план чуть не привел к твоей смерти.
– Что-то я не пойму, чем был лучше твой полностью продуманный план, который чуть не привел к смерти всех присутствующих?
– Избавь меня от своего героизма, – огрызаюсь я, хоть и отлично понимаю, что в этой борьбе у меня нет морального превосходства. Моя сила как монстр, беспокойно ворочающийся внутри меня с той самой ночи, как я сбежала. Я использовала ее из паники, но стоило догадаться, что мне не удастся ее контролировать.
Что-то привлекает внимание Сэма, и он оборачивается на звук кашля. Митч. Мне не хочется оглядываться через плечо. Иначе я увижу степень нанесенного мною вреда.
Я кривлюсь и поворачиваюсь.
Ага. Все плохо, как я и думала. Машины на парковке погружаются в грязь, металл скрежещет по металлу. Задняя дверь кафе висит на одной петле. На краю затопленной парковки я вижу Митча, отталкивающегося руками от асфальта, чтобы сесть. Он откашливается, сплевывает, бранится и определенно переживает нервный срыв, но зато он жив. У меня мало времени. Митч не двигается, не пытается сбежать. Просто оглядывается. Заметив меня, он вздрагивает и утыкается взглядом в землю. Ветер доносит до меня вой сирен. Я медленно подхожу ближе и присаживаюсь рядом с Митчем.
Его глаза округляются. В своей прострации он похож на котенка с остриженными когтями. Я почти ему сочувствую.
Но недостаточно.
– Что случилось? – спрашивает он писклявым и срывающимся голосом.
Я догадываюсь, что он ищет во мне утешения, ответов. Я могу сделать так, чтобы ему стало легче. Могу ослабить эту чернильно-черную панику, которая будет наступать ему на пятки следующие несколько месяцев – а может, и лет.
Не-е. Если мне стыдно за содеянное, то и ему должно быть стыдно. Я подаюсь вперед.