п. 3440 ОС относит ее к свадебному циклу, предполагая, что ее поют при сватовстве или помолвке, обращаясь к матери невесты. В тексте сказано: “…в этой реке” — возможно, такое обращение имеет в виду какую-нибудь единую принадлежность либо территориального характера, либо хозяйственного, либо родственного. “В одной реке и овощи моем, и по возрасту дети одинаковы, давай сосватаем”. Этот несколько метафорический зачин типичен для песен, относящихся к сватовству, помолвке и т. п. Поскольку песни свадебного цикла в М. никак не выделены, эта песня представляет особый интерес. Овощи (в данном случае “асана”) представляют собой огородные плоды, травы, иногда водоросли, которые употребляют утром на завтрак.
п. 3441 Песня сходна с песней Хитомаро в кн. VII (1281) — свидетельство глубокой связи народной песни и поэзии лучших поэтов М.
п. 3442 Путь в Адзума (Адзумадзи) — дорога на Восток, в восточные провинции. Застава Тэконоёби находится в провинции Суруга, в уезде Ихара. Тэконоёби—“зов девушки”, “зов красавицы” (СН), называется она так потому, что легенда рассказывает, что именно здесь красавица, встречавшаяся с любимым юношей, была схвачена дьяволом и звала на помощь. Однако в “Суруга куни фудоки” (“Записи об обычаях провинции Суруга”) есть легенда о том, как юноша-бог оставил свою жену и ушел в путь. Он всегда возвращался через гору Иваки, но здесь злое божество устроило ему помехи на пути, и он не смог вернуться обычным путем. Тем временем его жена, ожидая его, пошла встретить его к горе Иваки. Долго ждала она его там и, не в силах дождаться, стала звать его. Поэтому застава и получила такое название (НКБТ). К. Мор. указывает также, что в “Записях об обычаях провинции Суруга” эта и п. 3477 считаются песнями этого мужского божества, а п. 3195 — песней его жены. Это — парные песни, но они не помещены вместе, возможно потому что составитель не знал об этом. Если считать, что это песня юноши-бога, а не путешественника, следует ее переводить иначе:
Там, где в Адзума далекий путь лежит,
Не могу пройти заставу я,
Где красавица зовет меня,
И в горах останусь на ночлег,
Не добравшись нынче до жилья.
ТЯ указывает на близкую по мотиву песню из кн. VII (1140). Варианты говорят о том, что это различные редакции народной песни, на это указывают и общий зачин песни (см. п. 3477) и географические названия, вплетенные в ткань песни, что характерно для устного народного творчества. Две первые строки полностью совпадают в обеих песнях.
п. 3443 Здесь характерен образ зеленой ивы, связанной с весенними обрядами, когда украшают головы венками из ивы. По мнению одних комментаторов, песня выражает тоску юноши по дому, / где растет такая же ива (ТЯ); по мнению других, он затосковал, вспомнив о любимой девушке, о которой ему напомнила молодая, прекрасная ива. Однако, учитывая другие песни М., можно скорее (предположить, что он, глядя на иву, вспомнил о весенних хороводах, когда украшают себя венками из ивы, во время которых встречаются с любимой девушкой.
п. 3444 Рассматривается как песня, распеваемая женской стороной хора. Здесь типичный для народных песен зачин, состоящий из географического названия, и характерное для трудовых песен указание на совершаемый трудовой процесс.
Кукумира — совр. нира — лук-порей из семейства лилейных (odorum).
п. 3445 Считается песней, исполнявшейся во время пиршества по случаю новоселья. Употреблять камыш в старину имело очистительный смысл.
п. 3446 Перевод сделан на основе толкования ОС, исходя из того, что род мелкого камыша (оги) применялся в гаданиях (“цукау” он толкует как “клясться”, а “аси” — “плохо”).
“Ах, одно лишь слово: „плохо" — шепчут мне…”—т. е. встреча не состоится.
п. 3447 Переведено на основе толкования ОС, который считает, что песня имела смысл магического заклинания, связанного с дорогой. Структура песни и ее содержание, выраженное очень типичной лексикой, а также то, что и последующие песни, ближайшие к данной песне, носят характер магических заклинаний, заговоров, делают суждение ОС вполне убедительным. Поэтому мы относим ее к песням-заговорам, как и следующие за ней песни, которые не случайно оказались помещены вместе. Возможно, она связана с любовным заговором: “Если я пойду к милой — пусть открытый путь, если я не пойду (другой захочет пойти) пусть подымется сорняк”.
Открытый путь — “харисимити” — имеет в виду дорогу, которая прокладывается через непроходимые места. “Сорняк” (арагуса) связан с представлением о заросшей травой непроходимой дороге.
п. 3448 Песня комментируется как пожелание долголетия — песня, распеваемая на пиршествах. Даже “ты” “кими” — здесь по ассоциации со знаменитой песней — гимном императору (кими) толкуется некоторыми комментаторами как “государь” или “император”, однако помещенная здесь вместе с песнями-заклинаниями, эта песня по своей структуре, по наличию повторов, постоянного эпитета в качестве окаменевшего зачина говорит скорее о более глубоких народных корнях. “Осыпаются цветы” (ханатирау), по указаниям ОС, связано с прославлением урожая. Возможно, здесь имеется в виду акт, сохранившийся и до наших дней в японских земледельческих обрядах, когда бумажные цветы — символ урожая — в виде венков, особых головных уборов — “ханагаса”, украшающих “саотомэ” — майских девушек, рвут и рассыпают в толпу, и люди уносят домой и берегут бумажные клочки как талисманы, приносящие хороший урожай, счастье, процветание и т. п. Возможно, в старину при такого рода заговорах совершали какой-либо подобный акт и как словесная формула, имеющая магическое значение акта, притягивающего счастье, процветание и т. п., она вошла постоянным зачином в заклинание. И только впоследствии в классических антологиях X–XII вв., в придворной поэзии эта песня-заклинание приняла форму песни-пожелания, воспеваемой на пирах при дворе. Данная песня интересна как прототип известного гимна в классической поэзии, указывающий на глубокую связь литературной поэзии с народной песней.