12 февраля император отказался от престола, а двумя днями позже Сунь Ятсен добровольно отдал сопернику свой пост.
В армии Мао оставался до весны. Непосильное бремя содержания революционных вооруженных сил вынудило власти принять решение о широкой демобилизации. «Посчитав, что революция закончилась, — сказал позже Мао, — я… намерился вновь вернуться к книгам. Солдатом я пробыл полгода».
ГЛАВА 3
ПОВЕЛИТЕЛИ ХАОСА
На несколько счастливых месяцев — после того как разжались цепкие объятия отошедшей в мир иной политической ортодоксальности — Китай полностью отдал себя во власть сладкого помешательства новыми модами, идеями, новым энтузиазмом и новыми надеждами. Ставший губернатором Хунани Тань Янькай считал себя либералом и выступал против как империализма, так и жесткого, централизованного контроля Пекина. По его инициативе в провинции был положен конец выращиванию опийного мака и запрещен ввоз опиума. В уездах открывались независимые суды. На время стала свободной пресса — к вящему неудовольствию британского консула, напуганного ее выпадами в адрес великих держав. Провинциальное правительство поощряло развитие местной промышленности, пыталось контролировать отток капиталов за пределы страны и втрое увеличило расходы на образование — за счет драконовских налогов на консервативные зажиточные семьи, считавшиеся заповедниками проманьчжурских настроений. «Новые школы появлялись так же быстро, как побеги бамбука после только что выпавшего дождя», — вспоминал Мао. Аналогию могли бы продолжить стремительно плодившиеся винные лавки, небольшие театры и бордели. Дух перемен ощущали даже жившие в Чанша иностранцы. «Пришедшие к власти деятели действительно хотят стать разумными правителями, — писал один из них, — и получается это у них пока неплохо».
Однако, как это всегда случается в моменты революционного переустройства общества, первые перемены носили чисто символический характер. Девочки-подростки стали взбивать волосы и появляться на публике без обязательных в прошлом провожатых. Их матери робко стучали в двери иноземных докторов и интересовались, можно ли как-то исправить изуродованные бинтованием[14] в детстве крошечные лиловые ступни. Отказавшись от кос, мужчины открыли для себя экзотический мир стриженых затылков. «Люди носят теперь котелки, широкополые шляпы, жокейские шапочки, словом, в ход идет все, — писал озадаченный очевидец. — Традиционные красные головные уборы с круглой застежкой революционное законодательство запретило, так как застежка эта при маньчжурах указывала на социальный статус ее обладателя. Фетровые шляпки и шляпы из парусины можно было видеть повсюду, и самое комичное зрелище представляла рота солдат, маршировавших под командованием офицера, на голове которого красовался высокий шелковый цилиндр».
Сама причудливость происходившего красноречиво свидетельствовала о глубинных переменах в настроениях общества. Огромное количество людей начало подвергать сомнениям веками складывавшиеся понятия морали и духовных ценностей. Медленно проникавшие в страну заморские веяния, напор которых сдерживали доселе преданные двору консерваторы, хлынули неудержимым потоком, готовя почву для небывалого в истории Китая интеллектуального скачка.
Для только что демобилизованного восемнадцатилетнего Мао это было время путаницы, поисков и безграничных возможностей; он с наивным оптимизмом молодости без оглядки бросился в водоворот событий.
«Я и сам не знал точно, чего мне хотелось. На глаза попалось объявление о приеме слушателей в школу полиции, и я решил записаться. Уже перед самым экзаменом прочитал где-то приглашение на работу в мыловарню: никакого обучения, жилье и зарплата. Это меня устраивало. К тому же там были слова о социальной значимости, о том, какой толчок даст мыловарение процветанию родины и благосостоянию каждого. Я тут же забыл про школу полиции.
К этому времени мой приятель уже успел стать студентом юридического колледжа и на все лады расхваливал свое заведение. Он сунул мне листок, где колледж обещал своим выпускникам головокружительную карьеру: после трех лет обучения юридическим премудростям их ждала прямая дорога в высшие сферы. Я написал домой письмо с подробным перечислением обещанного и попросил выслать денег на обучение…
Другой знакомый убеждал меня в том, что Китай находится в состоянии экономической войны со всем миром и что сейчас обществу прежде всего нужны грамотные экономисты, способные поднять промышленность страны. Заплатив доллар, я подал заявление и в его школу. Фактически меня туда уже приняли, но тут мне подвернулся плакат высшей школы коммерции. Соблазнившись перспективой превратиться в эксперта, я потратил еще один доллар — чтобы зарегистрироваться и там».
Высшая школа коммерции принесла разочарование. Отец Мао с радостью воспринял известие о том, что сын наконец решил заняться чем-то дельным и выбрал себе многообещающую карьеру. Деньги на учебу были высланы незамедлительно. Однако посетив несколько занятий, Мао увидел, что почти все курсы читаются на английском — его же знание языка простиралось не далее алфавита. Через месяц он с отвращением покинул стены учебного заведения.
Следующим этапом стал Первый провинциальный колледж, довольно серьезная и уважаемая школа, специализировавшаяся на истории и китайской литературе. Мао блестяще сдал вступительные экзамены, и какое-то время ему казалось, что он нашел свое призвание. Но не прошло и нескольких месяцев, как он бросил занятия и здесь: учебные планы «слишком примитивны», а внутренний распорядок «отдаст казармой». Решив заняться самообразованием, Мао всю осень и зиму 1912 года проводил в недавно открытой городской публичной библиотеке. По собственной оценке, он был тогда «весьма прилежным и сознательным учеником», приходил в читальный зал перед его открытием, а уходил едва ли не в полночь, когда библиотека закрывалась, делая крошечный перерыв на то, чтобы съесть две рисовых лепешки. Проведенное в библиотеке время много позже он назовет для себя «самым ценным». Отец его, однако, придерживался другого мнения и через полгода прекратил всякую финансовую помощь сыну.
Отсутствие денег подтолкнуло Мао к серьезным размышлениям. Как и многие поколения студентов, он основательно задумывался над карьерой и остановил свой выбор на поприще педагога. Весной 1913 года в газете ему попалось объявление Хунаньского педагогического колледжа.
«Я с интересом прочитал условия: никакой платы за обучение, очень недорогое проживание и стол. Двое приятелей убеждали меня попробовать. К тому же им нужна была моя помощь в написании сочинения для вступительных экзаменов. Я написал о своих намерениях домой и заручился согласием родителей, после чего сел за сочинения: два для друзей, одно для себя. Зачислили нас всех троих, или, точнее говоря, я был зачислен как бы трижды… Благодарение Небу, позже мне удалось избежать соблазнов новых объявлений».
Почти восемь лет, которые Мао провел в Чанша, были богатыми на события как для Китая, так и для мира в целом. Европейские страны раздирала междоусобная война, в России, где царское правительство наращивало продажу пшеницы за рубеж, умирали от голода 30 миллионов крестьян. В результате большевистской революции к власти впервые в мире пришел коммунистический режим. Открылось судоходство по Панамскому каналу, затонул «Титаник», была разоблачена немецкая шпионка — известная танцовщица Мата Хари. В эти годы Мао активно работал над собой.
Еще будучи школьником в Дуншани, Мао почерпнул первые сведения об истории и географии зарубежных стран. Из книги одноклассницы «Великие люди мира» он узнал о Джордже Вашингтоне и американской революции, о наполеоновских войнах, Аврааме Линкольне и борьбе против рабства, ему стали известны имена Руссо и Монтескье, Уильяма Гладстона, Петра Первого и Екатерины Великой. Позже в провинциальной библиотеке он нашел книги европейских мыслителей, рассуждавших о понятиях суверенитета, общественного договора, о равенстве. Мао читал работы Адама Смита, Дарвина, Томаса Хаксли, Джона Стюарта Милля и Герберта Спенсера. В ходе длившегося полгода «изучения капитализма» он познакомился с иностранной поэзией и драматургией, мифами Древней Греции и Древнего Рима. В той же библиотеке он впервые в жизни увидел карту мира.
14
В старом Китае девочкам туго бинтовали ступни: маленькая женская ступня называлась «лепестком лотоса» и считалась признаком утонченности и красоты. —