Сознавая недостаточную убедительность собранных материалов, Цзян Цин перечислила в своем докладе и последние, наиболее яркие доказательства измены: связь с «секретным агентом американского империализма Ван Гуанмэй», пересылка «ценной информации» гонконгской резидентуре ЦРУ и «бешеное сопротивление пролетарской революционной линии Председателя Мао». Документальные подтверждения этих обвинений будут опубликованы позже, заявила Цзян Цин. Подготовка публикации, видимо, продолжается до сих пор.
Пленум проголосовал за «исключение Лю Шаоци из рядов КПК» и постановил освободить его от всех занимаемых постов как «изменника, предателя и… лакея империализма, современного ревизионизма и гоминьдановских реакционеров». В принятой резолюции подчеркивалось, что партия должна «до конца свести счеты с ним и его пособниками». Однако голосование оказалось не совсем единодушным. Чжоу Эньлай, Чэнь И, Е Цзяньин и другие ветераны партии послушно подняли руки, но в зале нашлась пожилая женщина, которая предпочла воздержаться. Впоследствии ее тоже подвергли «чистке».
Утверждение Линь Бяо прошло без всяких неожиданностей.
Серьезные разногласия вызвал вопрос об отношении к «умеренным» членам Политбюро. Цзян Цин и Кан Шэн давно настаивали, чтобы очередной съезд КПК значительно ограничил роль старой партийной гвардии. Заручившись поддержкой Линь Бяо, они дали указание своим сторонникам начать в ходе групповых дискуссий массированную атаку на ветеранов. Так и произошло. Чжу Дэ в лицо был назван «матерым правым оппортунистом», который выступал против Мао еще в Цзинганшани; Чэнь Юнь был обвинен в саботаже политики «большого скачка»; четверо маршалов, инспирировавших «февральский обратный поток», преследовали, оказывается, цель «пересмотреть вынесенный партией вердикт по делам Лю Шаоци, Дэн Сяопина и Тао Чжу».
Однако весь этот пафос не произвел на Председателя особого впечатления. Ветераны, заметил он, просто пользовались правом высказывать свое мнение. Даже Дэн Сяопина нельзя ставить в один ряд с Лю Шаоци, подчеркивал Мао.
В вопросе с Дэном он занял подобную точку зрения в самом начале «культурной революции». В 1967 году Мао отверг предложение Кан Шэна назначить еще одну «комиссию», которая должна была заняться прошлым Дэна. Председатель согласился лишь с тем, что группа, расследовавшая «дело» Хэ Луна, само по себе не столь и серьезное, могла бы поручить нескольким своим членам поинтересоваться деталями его биографии.
Отказался Мао и от прозвучавшей на пленуме рекомендации «группы по делам культурной революции» исключить Дэн Сяопина, так же, как и Лю Шаоци, из партии. «Этого коротышку ждет великое будущее», — заметил он чуть позже в разговоре с одним из иностранных гостей. Публичным нападкам имя Дэна не подвергалось ни разу. Председатель держал его в резерве, на тот случай, если вдруг появится нужда в талантах неудобного коллеги.
Через полгода, когда 9-й съезд КПК объявил о триумфальном завершении «культурной революции», у Мао были все основания гордиться своей рассудительностью.
Все руководящие работники, так или иначе принимавшие участие в «февральском обратном потоке» — за исключением Тань Чжэньлиня, — сохранили за собой членство в ЦК, а двое из них, Е Цзяньин и Ли Сяньнянь, вновь вошли в состав Политбюро. Остались в нем и трое других ветеранов: Чжу Дэ, Лю Бочэн и Дун Биу. Впервые его членами стали более молодые военачальники — командующий Нанкинским военным округом Сюй Шию и его коллега из Шэньяна Чэнь Силянь.
Эта семерка будет представлять собой политический балласт.
Реальная власть по-прежнему была сосредоточена в руках Постоянного комитета, состав которого с весны 1967 года не претерпит никаких изменений: Мао Цзэдун, Линь Бяо, Чжоу Эньлай, Чэнь Бода и Кан Шэн. Высшее руководство страны оказалось фактически разделенным на два клана: первым заправлял Линь Бяо, вторым — Цзян Цин. Супруга Председателя ощущала за спиной мощную поддержку шанхайских радикалов Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюаня, к ним присоединился министр общественной безопасности Се Фучжи. Все трос — полноправные члены Политбюро. В группировку нового преемника вошли его жена Е Цюнь, начальник Генштаба НОА Хуан Юншэн, командующий ВВС У Фасянь и двое других генералов.
Мао остался непоколебимым в своем решении облагодетельствовать «умеренных». Собственно говоря, Председатель руководствовался не столько великодушием, сколько желанием сформировать такую коалицию, которая представляла бы интересы различных групп «высшего света» нового китайского общества. Здравый смысл подсказывал ему, что даже во время господства радикальных взглядов люди типа Чжу Дэ, Лю Бочэна и уж тем более Чжоу Эньлая пользовались таким политическим авторитетом, добиться которого Линь Бяо и его сторонники никогда не смогут. Пятьдесят лет непрерывной борьбы за власть научили Председателя осмотрительности и осторожности.
Но у него имелись и другие, более весомые соображения.
Официальная пропаганда вовсю трубила о грандиозном успехе «культурной революции». Было признано, что Мао поднял марксизм-ленинизм на «более высокую и совершенно новую ступень» и создал философию «эры, в которой империализм приближается к своему полному краху, а социализм одерживает всемирную победу». Изречения Председателя настолько укоренились в сознании нации, что в повседневной речи современников заняли то место, которое предки на протяжении веков отдавали традиционным ссылкам на Конфуция. 9-й съезд КПК утвердил тезис о классовой борьбе в качестве «основной линии партии на период построения социализма». Грядущие поколения будут проводить политику «продолжения революции в условиях диктатуры пролетариата».
Вполне закономерен вопрос: что же после трех лет хаоса и непрерывных раздоров было в конце концов достигнуто?
Прежде всего — «разоблачение» Лю Шаоци. Дэн Сяопин и Тань Чжэньлинь находились под домашним арестом. Хэ Лун и Тао Чжу уже оставили этот мир. Тысячи фигур меньшего масштаба были навсегда отстранены от власти, причем многие находились в тюрьмах. Около полумиллиона человек просто отдали свои жизни делу партии — эта цифра удвоилась после того, как борьба за «очищение рядов» вскрыла и обрекла на уничтожение новых «контрреволюционеров». Все внешние проявления «буржуазного» образа мыслей были жестоко подавлены.
На место Лю Шаоци Председатель поставил Линь Бяо. Перед своим предшественником у Линя было преимущество: он почти на десять лет моложе. Но Линь Бяо вечно болен, он столь часто жаловался на недомогания, что Мао обращался к нему не иначе как к «нашему здоровяку». Родственное неврастении Мао расстройство нервной системы заставляло преемника жутко потеть. Но в отличие от Председателя Линь был к тому же и ипохондриком. Он ненавидел общение с людьми, перспектива встречи с иностранной делегацией приводила его почти в исступление. Проходя в 40-е годы курс лечения в СССР, он так привык к морфию, что до конца дней не смог избавиться от этой зависимости. Со временем Линь Бяо начал чувствовать отвращение к солнечному свету. Шторы его кабинета были постоянно задернуты. В ветреную погоду он вообще не выходил на улицу. В его помещениях зимой и летом поддерживалась одна и та же температура: 24 градуса по Цельсию.
Даже по меркам высшего руководства, где личные дружеские связи всегда являлись редким исключением, Линь считался в высшей степени нелюдимым. Жил он в полном уединении хорошо охраняемого особняка в северо-западном районе Пекина Маоцзявань.
Посетители появлялись там крайне редко. Ни к кому в гости Линь Бяо не ходил, отклоняя приглашения даже ближайших коллег. Он отказывался читать документы, заставляя секретарей пересказывать их основное содержание, что должно было занимать не более тридцати минут в день.
Но ни один из этих эксцентрических моментов поведения не помешал Мао остановить свой выбор именно на Линь Бяо. Амплуа Председателя партии предполагало роль не деятеля, а стратега. В глазах Мао наивысшим достоинством Линя было то, что с момента их встречи в Цзинганшани в 1929 году тогда еще совсем юный соратник проявил себя как самый преданный его последователь и сторонник. Интеллекту Линь Бяо могли бы позавидовать многие. Единственный в окружении Председателя, он обильно разбавлял свою речь соответствующими моменту историческими ссылками (их разыскивала для него в древних текстах целая группа референтов), а когда не был занят воспеванием исключительных достоинств вождя, то мог изложить взгляды Мао по тому или иному вопросу с такой ясностью и четкостью, которые оставались недоступными для других. Его политический вес определялся авторитетом наиболее талантливого военачальника периода гражданской войны. Его идеологией являлась религиозная вера в «Мао Цзэдун сысян» («идеи Мао Цзэдуна»).