С лета 1968 года Лю Шаоци оказался прикованным к постели. После перенесенного воспаления легких он потерял речь, врачам пришлось поддерживать его внутривенными вливаниями. Его поредевшие и ставшие совсем седыми волосы два года не знали ножниц и опустились ниже плеч. По распоряжению Мао 17 октября его на носилках доставили из Чжуннаньхая в аэропорт, откуда самолет перенес немощного старика в Кайфэн. Там Лю поместили в неотапливаемый домик во дворе горкома партии. В легких вновь начался воспалительный процесс, однако разрешения перевезти больного в госпиталь из Пекина так и не поступило. Последний вздох Лю Шаоци сделал 12 ноября 1969 года.
Мао не отдавал прямого приказа приблизить его смерть, как и смерть Хэ Луна, Тао Чжу или Пэн Дэхуая, который умер несколькими годами позже в тюремной больнице.
Но он и пальцем не пошевелил, чтобы отдалить се.
ГЛАВА 16
РАСПАД
Через шесть недель после смерти Лю Шаоци Мао исполнилось семьдесят шесть лет. Будучи заядлым курильщиком, Председатель уже давно страдал заболеваниями органов дыхания. Но других проблем со здоровьем у него не было. Вернувшись после годового отсутствия, личный врач Мао обнаружил в коридоре, ведущем в спальню своего подопечного, настоящий гарем. Разделить свою огромную постель Председатель временами приглашал «трех, четырех, а то и пять девушек сразу».
С возрастом он становился все более капризным и непредсказуемым. От подчиненных Мао всегда ожидал умения понимать его без слов — если не с целью предвосхитить желания, то хотя бы не ошибаться в них. Ставшие на протяжении двух последних десятилетий жертвами Гао Ган, Пэн Дэхуай, Лю, Дэн и Тао Чжу не прошли это испытание. Однако сейчас разгадать действительные намерения Председателя стало еще труднее. Он не только развивал идею до логического завершения, чтобы потом мгновенно вывернуть ее наизнанку — как получилось с «Шанхайской коммуной» и армейской 1967 года чисткой «каппутистов», — что само по себе всегда заставало его последователей врасплох. Теперь Мао все чаще скрывал свои истинные помыслы либо выражал их с многозначностью дельфийского оракула — из любопытства посмотреть, как будут реагировать на них окружающие.
Из «кабинета, напоенного ароматом хризантем», начало ощущаться легкое дуновение паранойи. «В последние годы жизни, — писал один из членов Политбюро, — Председателю уже почти никто не доверял… Видели его мы весьма редко, и когда видели, то старались молчать. А вдруг он не так поймет сказанное?»
В конечном итоге коллеги Мао привыкли к роли придворных льстецов.
Лучше других с нею справлялся Чжоу Эньлай. Это он, осознав, что указание Председателя исключить Цзян Цин из состава нового Политбюро объяснялось желанием убрать с глаз явные признаки кумовства, все же оставил ее имя (как и имя супруги Линь Бяо, Е Цюнь) в списке. Это он, выступая на 9-м съезде КПК, заявил о «творческом и гениальном развитии идей марксизма-ленинизма», хотя Мао своей рукой вычеркнул эти слова из текста нового устава партии. В обоих случаях расчет Чжоу был безошибочным. То, что Председатель находил неприемлемым для облика КПК в глазах общества, радовало его слух в речах, адресованных лишь посвященным.
Но одних безошибочных расчетов было недостаточно. Возросшая подозрительность Мао потребовала от ближайшего окружения неустанной демонстрации преданности.
Чжоу стал политическим долгожителем потому, что ради сохранения доверия Председателя был всегда готов предать любого. Когда, вдоволь поиздевавшись над его приемной дочерью, хунвейбины бросили ее в тюрьму (где она умерла от жестокого обращения), Премьер не предпринял ничего, чтобы хоть чем-то помочь ей. Естественно, ведь в противном случае его могли бы обвинить в предательстве интересов политики. Детали наиболее яростных атак на Дэн Сяопина в ходе «культурной революции» были обстоятельно расписаны для «комиссии по расследованию» не Цзян Цин, а им, Чжоу[78]. В бумагах, направляемых «группе по делам культурной революции», он с особой пунктуальностью перечислил все совершенные ветеранами «ошибки». Премьер избавился от своего начальника охраны, на протяжении долгих лет бывшего для него чем-то вроде личного друга, подчинившись вскользь брошенной фразе Цзян Цин. Супруга Чжоу, Дэн Инчао, настаивала на том, чтобы телохранителя арестовали: «Не будем же мы покрывать его».
В конце 60-х годов «группа по делам культурной революции» превратилась в гнездо ядовитых гадюк похуже того, каким десятилетием раньше было Политбюро.
Объяснялось это не только отсутствием у членов «группы» всяких представлений о морали. Деятельностью новой инквизиции фактически руководила Цзян Цин. Достигнув среднего возраста, она стала мстительной, ограниченной женщиной с чудовищным самомнением. Многие из тех мужчин, которым в далеком прошлом она дарила свои ласки, оказались брошенными в тюрьмы — чтобы никто уже не услышал от них тайн ее актерской молодости. Узнав, что Чэнь Бода, испытав как-то раз на себе критику Мао, подумывал о самоубийстве, Цзян Цин расхохоталась ему в лицо: «Давай, действуй! Неужели у тебя хватит мужества наложить на себя руки?» Кан Шэн, который сделал успешную карьеру на том, что когда-то помог ей познакомиться с будущим Председателем, всегда считал Цзян Цин опасной и не заслуживающей доверия женщиной. Линь Бяо ее не выносил, а после одной из встреч в Маоцзявани пришел в такую ярость, что накричал на жену: «Чтобы ноги этой женщины в доме больше не было!» Терпение временами терял и Мао, но Цзян Цин, как и Чжоу, была ему нужна. Она была нужна и другим — как средство оказать влияние на самого Председателя. Подобно банному листу, от Цзян Цин не отставали шанхайские радикалы, мечтавшие свести давние счеты с Чжоу Эньлаем. Кан Шэн и Се Фучжи в этом от них ничуть не отличались.
До 1969 года личная вражда отступала на задний план перед общими целями борьбы против «каппутистов» и утверждением «нового порядка», но после 9-го съезда КПК она лишилась всякого декора. В составе Политбюро силы Цзян Цин и Линь Бяо были почти равны. В теории Линь считался могущественнее: за ним стояла армия, которая держала в руках страну. Зато в распоряжении Цзян Цин находился сам Председатель — он контролировал все. Однако в глазах Линя это было не так и много: Мао далеко не во всем беспрекословно подчинялся жене.
При отсутствии каких-либо политических разногласий предметом их междоусобной борьбы являлась исключительно власть. Для того чтобы завоевать благосклонность Председателя, плелись хитроумнейшие интриги. На протяжении двух последующих лет их следствием стал ряд событий, который смел в ненужную кучу тщательно разработанные Мао планы увековечения своей политики.
Все начиналось довольно просто. Опала и смерть Лю Шаоци сделали пост главы государства свободным. В марте 1970 года в качестве составной части перестройки структуры управления Мао определил основные идеи новой конституции общества. В соответствии с ними функции высшего органа власти должен был взять на себя Постоянный комитет Собрания народных представителей — китайский парламент. Предложение Председателя одобрило Политбюро, а затем и рабочее совещание ЦК КПК.
Будучи редким гостем на заседаниях Политбюро, Линь Бяо не участвовал в принятии и этого решения. Пятью неделями позже, 11 апреля, он направил Мао записку, в которой настоятельно предлагал пересмотреть его и вновь закрепить первый пост за собой. Поступить иначе, говорил Линь, будет означать «пойти вразрез с веками складывавшейся психологией масс». Другими словами, являющийся живым воплощением достижений революции, Председатель должен быть облачен в почетную тогу высших государственных полномочий. Через день Мао ответил отказом. «Проделать это во второй раз я не смогу, — заявил он членам Политбюро. — Предложение Линь Бяо неприемлемо». Чуть позже Мао еще раз подчеркнул, что пост главы государства его не интересует.
И все же Председатель был заинтригован.
Поступок Линя совершенно не вписывался в его характер. Преемника всегда отличала удивительная пассивность. «Не спеши, не лезь на рожон, жди», — увещевал он своего друга Тао Чжу, пришедшего незадолго до своей отставки к нему за советом. Предельно осторожный, Линь поставил себе за правило: никаких конструктивных предложений. К чему лишняя ответственность? «В каждый конкретный момент, по каждому важнейшему вопросу курс всегда указывает Председатель, — сказал он на 9-м съезде КПК. — Нам остается только следовать за ним».
78
В 1980 году Дэн Инчао, вдова Чжоу Эньлая, обратилась к Генеральному секретарю ЦК КПК Ху Яобану с просьбой уничтожить позорный документ, хранившийся в секретной в папке с личным делом Чжоу. Ху Яобан ответил согласием, и оригинал сожгли. О существовании копии Ху не знал. Дэн Сяопин был прекрасно осведомлен о роли, которую сыграл в его судьбе Чжоу Эньлай, однако в 1979 году оправдал поведение Премьера. Он заявил, что иначе Чжоу лишился бы своего поста, а это лишь ухудшило бы общую ситуацию. На сегодняшний день такая точка зрения признана в Китае официальной. —