После того как вторая поездка Г. Киссинджера завершилась, Генеральная ассамблея ООН проголосовала за исключение Тайваня из членов международной организации. Его место заняла Китайская Народная Республика.
К январю 1972 года дипломаты завершили работу по подготовке визита президента США.
Но вопрос о главном действующем лице готовящейся драмы остался открытым. Состояние Мао продолжало ухудшаться, но он по-прежнему отказывался допускать к себе докторов. 1 февраля, за три недели до прибытия Никсона, Председатель неохотно дал согласие — на следующий день потерял сознание, зайдясь в мучительном припадке грудного кашля. На ноги его поставили комплексные инъекции антибиотиков и перспектива лицом к лицу встретиться с «самым уважаемым врагом». Распухшее горло едва позволяло Мао говорить, тело оплыло настолько, что Председателю пришлось сшить новую одежду и обувь. Когда до приезда президента США осталась неделя, помощники начали заново учить Мао садиться, вставать и ходить по комнате: после долгого лежания в постели его мышцы почти атрофировались.
Но вот долгожданный день наступил. Председатель чувствовал себя как на иголках. Держа у уха телефонную трубку, он внимательно выслушивал поминутные доклады о том, как кортеж Никсона движется из аэропорта к городу. Вот машины пронеслись по пустым пекинским улицам, приближаясь к предназначенной для высоких гостей резиденции Дяоюйтай. В день приезда никакой встречи двух руководителей не планировалось, однако Мао выразил желание увидеться с президентом немедленно. По настоянию Чжоу Эньлая Никсон все же получил возможность отдохнуть от перелета и пообедать. Однако сразу после этого кавалькада из черных лимузинов «хунци»[81] доставила Никсона и Киссинджера в Чжуннаньхай, к изнывающему от нетерпения Мао. Позже в своих мемуарах Киссинджер написал:
«Стены в кабинете Мао… были скрыты за стеллажами с книгами, книги лежали на столе и на полу. Комната больше напоминала келью ученого, чем приемную всемогущего лидера самой большой в мире нации… Ввиду неожиданности нашей встречи никаких особых церемоний не было. Мао просто стоял посредине… В жизни мне не приходилось еще встречать человека, за исключением, пожалуй, Шарля де Голля, от которого исходило бы столь концентрированное ощущение воли. Рядом стояла невысокая женщина, помогавшая ему передвигаться по кабинету. В этой обстановке Мао, безусловно, доминировал — и не благодаря роскоши, которая в большинстве стран придает облик величия их лидерам, но за счет почти осязаемого, всеподавляющего стремления к превосходству».
Впечатления Никсона оказались более приземленными, но и он был поражен тем, что, по словам Киссинджера, представляло «встречу с самой историей».
Обеими руками Председатель легко сжал ладонь президента США и простоял так около минуты.
Один возглавлял цитадель международного империализма, за которой стояла самая развитая экономика и наиболее мощные вооруженные силы в мире; другой являлся полубогом для восьмисотмиллионного населения коммунистической державы, вся идеология которой заключалась в призыве покончить с господством капитализма.
Помещенная на следующий день в «Жэньминь жибао» фотография оповестила Китай и мир в целом о том, что в глобальном балансе сил произошли коренные перемены.
Первая беседа продолжалась около часа, намного дольше, чем предполагалось сдержанным протоколом знакомства. Мао едва не напугал Никсона, заявив, что предпочитает иметь дело с лидерами, придерживающимися правых взглядов, — они «более предсказуемы». Президент обратил внимание своего собеседника на то, что основная угроза обеим странам исходит не друг от друга, а от Советского Союза. Тонкий дипломат Киссинджер был поражен обманчиво небрежной манерой Мао вести разговор, в котором казавшиеся легкомысленными фразы «передавали смысл, стороной обходя всякую конкретику… и напоминали чередование теней на освещенной солнцем стене». Обеспокоенный состоянием Председателя, Чжоу сообщил Никсону, что хозяин кабинета еще не успел оправиться от бронхита, а после того как президент заметил, что Чжоу бросает выразительные взгляды на часы, высокие гости откланялись.
Все остальное оказалось намного проще; напряжение спало. Никсон и Чжоу приступили к трудоемкой закладке фундамента новых отношений. Верный тон был уже найден.
Визит президента США стал для Мао личным триумфом. За ним вскоре последовали и другие: приезд Какуэя Танаки закончился установлением дипломатических отношений с Японией, чуть позже состоялась встреча с премьер-министром Великобритании Эдвардом Хитом. Однако по значимости ничто уже для Председателя КНР не сравнится с моментом, когда прибывший в Запретный город лидер западного мира поделился с ним своей озабоченностью политикой общего врага. В 1949 году Мао настаивал, что Китаю незачем торопиться устанавливать какие-либо связи с державами Европы и Америки, что прежде всего необходимо «навести порядок дома», а потом только решать, кого и когда можно пригласить в Поднебесную. В годы, когда Запад стремился изолировать «красный» Китай, Председатель сознавал: его слова являются не более чем попыткой «сохранить лицо». Теперь же руководитель самой могущественной страны мира приехал в Пекин, чтобы с позиции равных вести разговор о сотрудничестве. Китай действительно поднялся с колен и выпрямился во весь рост. Гордость, которую испытывал Мао, абсолютно законна.
Но в каждой бочке меда своя ложка дегтя.
В статье, написанной за год до избрания его президентом, Никсон отмечал, что Америка должна начать вести дела с Китаем «как с великой и движущейся по пути прогресса нацией, не как с эпицентром мировой революции». Это и произошло. Открывая двери страны для США, Мао следовал геополитической необходимости создания общего фронта противодействия экспансионистским устремлениям Советского Союза. Однако за это приходилось платить. Председатель был вынужден расстаться с мечтой о красном Срединном Царстве, источнике надежд и вдохновения революционеров всего мира. На смену ей приходила взвешенная, расчетливая политика баланса сил, целью которой являлась не революция, а выживание.
И в беседе с Никсоном Председатель признал это: «Слова подобных мне людей звучат, наверное, как орудийные залпы. Вот, например, «люди мира должны объединиться и повергнуть империализм в прах…» — Мао и Чжоу громко рассмеялись.
В объяснение таких заявлений он мог бы, как обычно, сказать, что условием развития общества является борьба противоречий, а продвижение вперед невозможно без отхода назад. Нынешняя позиция китайского руководства и означала этот отход. Ставшая в 60-х годах излюбленной для Мао идея о том, что Китай силой своего примера поднимет пламя революционных преобразований во всем мире, оказалась несостоятельной.
Крах планов передачи власти и принесение коммунистических идеалов в жертву геополитическим интересам были не единственной брешью в политике «культурной революции».
Осенью 1971 года во время поездки по провинциям Мао неоднократно сетовал на то, что подвергшиеся несправедливым «чисткам» ветераны партии до сих пор не реабилитированы. В ноябре, после гибели министра обороны, Председатель объявил «ошибкой» расправу над маршалами и другими участниками движения «февральского обратного потока»: они всего лишь пытались «оказать сопротивление Линь Бяо и Чэнь Бода». Во время состоявшихся в январе 1972 года похорон Чэнь И Мао еще раз дал понять, что к нападкам на старую гвардию он не имел никакого отношения.
Вдохновленный наметившимися сдвигами, Чжоу Эньлай с головой ушел в перестройку системы управления и восстановление промышленного производства. Сейчас его позиции значительно усилились: из пяти членов Постоянного Комитета Политбюро выбыли трое — Линь Бяо, Чэнь Бода и Кан Шэн, у которого врачи обнаружили рак. Даже оставив в стороне призыв прикованного к постели Председателя занять его место, можно с уверенностью говорить о том, что ситуация все больше складывалась в пользу Чжоу. Смерть Линь Бяо дала Цзян Цин и радикалам возможность вновь перейти в наступление. Визит Никсона и членство в ООН доказали: политический прагматизм начал приносить результаты. Прозвучавшее в мае заключение медиков о том, что у Премьера тоже развивается рак, только прибавило Чжоу решительности. Он осознал: сейчас предоставляется последний шанс оставить свой след в мучительном процессе преобразования страны, указать обществу путь к спокойному, сбалансированному развитию и лучшей жизни.