Еще в Первом провинциальном колледже преподаватель рекомендовал Мао прочесть «Цзычжи тунцзянь», или «Зерцало истины в помощь правителю», — трактат Сыма Гуана, относившийся к эпохе династии Сун. Поколения китайских ученых почитали это произведение литературным и историческим шедевром. В дни Мао, почти тысячелетие спустя, трактат все еще не утратил своей политической актуальности. В точном хронологическом порядке он представлял широкую панораму событий, сопутствовавших взлетам и падениям династий на протяжении 1400 лет начиная с V века до новой эры. Основная идея автора лучше всего выражена словами, начинающими излюбленный Мао классический роман «Троецарствие»: «Империи крепнут и приходят в упадок; страны удаляются друг от друга и соединяются вновь». Французский монах-иезуит писал в XVIII веке об авторе трактата: «Яркие личности, которые он выводит на подмостки истории, характеризуют себя сами — своими деяниями, умом, интересами, своими взглядами, достоинствами и недостатками… Он распутывает перед читателем сложный клубок событий, освещая те или иные их стороны так, что даже самые смутные и отдаленные становятся ясными и понятными. Его гений представляет нам Историю во веем ее блеске; убедительный голос давно минувших дней завораживает душу». Сыма Гуан видел мир в бесконечном многообразии его движения, где единственной неизменной вещью остается лишь история, а ключи к пониманию и решению сегодняшних проблем могут быть найдены только в прошлом. Эти отличительные черты «Зерцала» оказали на Мао воздействие, под которым он останется до конца жизни, перечитывая книгу вновь и вновь.
В Чанша Мао получил представление и о современных направлениях развития общественной мысли. Читая в 1912 году номер «Сянцзян жибао», он впервые натолкнулся на термин «социализм», а чуть позднее ему в руки попали брошюры Цзян Канху, адвоката прогрессивных взглядов, находившегося под сильным влиянием живших в Париже китайских анархистов. Брошюры произвели на Мао впечатление, он с энтузиазмом писал о прочитанном товарищам, по лишь один из них в ответном письме разделил его восторги.
И все же наиболее значимыми для Мао были пять лет обучения, его, так сказать, университеты. Политические взгляды будущего лидера обрели конкретику и стали еще более четкими. На подготовительное отделение педагогического колледжа Мао был зачислен весной 1913 года, через несколько месяцев после девятнадцатилетия. Годом позже его колледж слился с другим, расположенным на территории Литературной академии XII века, что находилась за Южными воротами. В распоряжении нового учебного заведения оказался хорошо оборудованный студенческий городок и заново отстроенные в центре Чанша современные, в европейском стиле, учебные корпуса.
Важную роль в формировании взглядов Мао играли двое профессоров: преподававший китайский язык и литературу Юань Цзи-лю, прозванный студентами Юань Бородатый, и Ян Чанцзи, декан философского факультета, более известный в колледже как Конфуций. Последний провел десять лет жизни за границей, обучаясь в Абердине, Берлине и Токио. Когда в 30-х годах Мао делился с Эдгаром Сноу воспоминаниями о годах учебы, первыми из своих преподавателей он вспомнил этих двоих:
«Юань Бородатый издевался над моими письменными работами и называл их «газетными статейками». Мне пришлось сменить свой стиль. Я изучал труды по языкознанию и осваивал классическую фразеологию. Благодаря ему я, если потребуется, могу и сегодня написать приличное эссе… Но самое сильное впечатление произвела на меня личность Ян Чанцзи, идеалиста по натуре и человека высочайших моральных качеств. Этика была его религией, он и студентам своим без устали прививал стремление стать справедливыми, добродетельными людьми, несущими благо своему обществу. Он заставил меня прочесть книгу Фридриха Паульссна о неокантианстве и подтолкнул к написанию студенческой работы под названием «Сила разума». В те годы я и сам был идеалистом, а работу мою Конфуций оценил высшим баллом».
Студенческое сочинение где-то затерялось, зато остались пометки на полях переведенной на китайский язык «Системы этики» Паульссна — более 12 тысяч слов микроскопическим, едва читаемым почерком. Суть пометок сводилась к трем основным идеям, занимавшим помыслы Мао на протяжении всей его политической карьеры: необходимость сильного государства с жестко централизованной властью, безусловная доминанта личной воли и вопрос взаимоотношений между китайским и западным менталитетом.
О сильном государстве и мудром правителе речь шла в конфуцианских текстах, которые Мао заучивал наизусть еще ребенком. Эта мысль стала стержнем его школьного сочинения о Шан Яне, известном чиновнике древнего царства Цинь, существовавшего в IV веке до Рождества Христова. К тому же Шан Ян являлся одним из основоположников философской школы легистов, или «законников». Закон, как провозглашал в сочинении Мао, это «инструмент, обеспечивающий народу процветание». К сожалению, законотворчество светлых разумом правителей часто сводилось на нет «скудоумием, невежеством и темнотой масс», чье неприятие каких-либо перемен «поставило Китай на грань самоуничтожения». Подобное «отношение к просвещенной мудрости у более цивилизованных народов вызвало бы хохот», — писал Мао-школьник. Сочинение настолько понравилось учителю, что он зачитал его всему классу.
В те годы характерной для литературных опытов Мао была тема отсталости китайского общества. «В будущем страну ожидают проблемы, тысячекратно превосходящие те, что стояли перед предками, — говорил он одному из друзей, — и для их разрешения потребуются самые незаурядные способности, а у китайцев рабская психология и поразительная узость мышления». За более чем пятитысячелетнюю историю своей цивилизации «наш народ накопил множество вредных традиций, склад его ума архаичен, мораль низка… Чтобы вымести весь этот сор, необходимы титанические усилия…»
То, что Китай под давлением великих держав из года в год все очевиднее сдавал свои позиции, лишь усиливало пессимизм Мао. 7 мая 1915 года Япония направила Юань Шикаю ультиматум — «21 требование», где речь фактически шла о японском протекторате, в том числе над провинцией Шаньдун, бывшей сферой влияния Германии, и, совместно с царским правительством России, — над Маньчжурией. Мао назвал эту дату «днем национального позора». Призвав студентов колледжа поддержать протест правительства, он дал выход своим чувствам в стихотворении, написанном несколькими днями позже:
«Острова на востоке» означали Японию, «горы к северу» — Россию, а «дикари» внушали куда больший страх, чем «звери». «Без войны, — писал Мао год спустя, — через двадцать лет мы как нация перестанем существовать. Но люди предпочитают спать, совершенно не думая о том, что происходит на Востоке. В моем понимании у нынешнего поколения нет более важного вопроса… Необходимо мобилизовать все ресурсы на отпор Японии».
Первая попытка Мао помочь стране излечить застарелую болезнь была абсолютно прагматичной. В начале 1917 года прогрессивный журнал «Синь циннянь» («Новая молодежь») напечатал его заметку на тему физического здоровья современников:
«Нашей нации нужна сила; ее воинственный дух ослабевает. Мускулы мужчин день ото дня становятся все более дряблыми… С телами, подобными тряпкам, мы обратимся в бегство уже только при виде противника. Как же в таком случае нам достичь своих целей, насколько действенное влияние окажем мы на соседей?»
Но мысль не нова. Тремя годами ранее на лекциях по философии профессор Ян Чанцзи обращался к своей аудитории почти с теми же словами. Ввести в китайских школах занятия спортом или хотя бы физкультурой пытались еще при Цинах, в ходе последовавших за восстанием ихэтуаней реформ.
Проблема, как писал Мао, заключалась в том, что предпринимавшиеся усилия не пользовались у молодежи поддержкой. Традиции всегда превозносили достижения в сфере духовной, идеи же совершенства физического были чужды обществу: