— Угу, — рассеянно кивнул Лис.
Высоко в ветках дремала пустельга. Стояли стреноженные лошади неподалеку. Молчан, похоже, оттягивал появление в Чарограде, как мог, и предложил было добираться на своих двоих, но Лис не желал медлить. У торговца с пристани он присмотрел крепкие сапоги, взамен почивших в болоте, но брать не стал. И без них, за скакунов пришлось знатно поторговаться и рассчитываться последними камнями — бывший купец, а ныне ханов прислужник, не соврал и оказался гол как сокол — в карманах у него лишней монеты не завалялось.
— Мне-то много не надо — разочек кости бросить, так — тьфу! — удачу проверить… — разводил он руками, блуждая взглядом по лощине. — А дальше, как в тумане — будто кто моей рукой водит. И всегда, понимаешь, медяшки не хватает, чтоб отыграться… Так-то я бы всех взул. А в долг мне больше не дают… — проглотил он обиду, и стукнул кулаком по ладони.
Лис единственный раз с самого момента знакомства с искренним сочувствием закивал, но от партейки, тотчас же предложенной Молчаном, наотрез отказался. Даже, если просто «на интерес» играть — сам не заметишь, как очнешься без портков.
— Перемелется, — неуверенно пробормотал коротышка, укладываясь возле гаснущего огня. — Князь Финист верность мою не забудет, за меня словцо замолвит…
Вскоре он захрапел, распугав гортанными трелями сверчков. Лис долго не мог уснуть. Лежал, глядя наверх. Там, высоко-высоко под небесным куполом бежали друг к другу, прячась и выныривая из пушистых облаков, мерцающие точки созвездия Собак.
* * *
Солнце вошло в зенит и украло тени. Темной смазанной полосой в мареве дрожащего воздуха выделялся на горизонте прибрежный город. Марушка тряслась на лошадином крупе, вцепившись ладонями в рубаху Роланда и, казалось, всем телом прилипла к его взмокшей спине.
— Еще немножко, — успокоил он не то девочку, не то всхрапывающего коня, и спешился.
Марушка перебралась в седло. Приближающийся город не сулил ей ничего хорошо. Впрочем, она почти свыклась с мыслью, что все закончится там — на острове, казавшемся издалека серой мушкой на водной глади.
На болоте она привыкла выполнять приказы старухи и получать наказания за любую небрежность, особенно, когда та касалась лечебного дела. Федора, может, и не привила ей особенной любви к людям, но уж точно научила жертвовать многим ради хворающих, будто готовила заранее — силами, сном, временем, которое можно было потратить на забавы в лесу. А теперь вот придется пожертвовать и жизнью. Проще и спокойнее было думать, что это ее знахарский долг — отдать ради сотен других одну, свою. Но как же не хотелось!
Одного Марушка понять не смогла. Старуха создала ее, как творила обереги, только по образу и подобию своему: две руки, две ноги, копна непослушных волос — не отличишь от деревенской девки. Лис вот не отличил. Она чувствовала и радость, и горечь, даже захворать в пути успела… Неужто придумала все? Насмотрелась на других, научилась повторять: хмурить брови, когда злилась и растягивать губы в улыбке? Марушка вскинула голову — прибудет на остров и прямо спросит, раз Роланд молчит. Вряд ли мудрецы откажут в последней просьбе.
Перед ними вырастали домики, каких она доселе не видала — словно коробочки, вылепленные из красной глины, поднимались они над землей, смотрели на путников пустыми окнами, свисали над улочками шаткими надстройками, превращая город в осиное гнездо. Краем глаза Марушка заметила покрытые сухим осотом шалаши.
У грязной лужи копошились дети, гоняя прутиками головастиков. Где-то надрывно плакал младенец. Мелком выглядывали из окон измученные серые тени и прятались обратно, обожженные солнечным светом.
Роланд поморщился и остановил коня, осматриваясь.
— Я был здесь слишком давно, — пробормотал он, — а город очень вырос…
Замешательство его было недолгим — из подворотен помалу стекались люди.
— Чего желает господин? — человек в длинных одеждах отвесил ленивый поклон.
Роланд смерил его взглядом, и тот продолжил, певуче растягивая слова:
— Есть комнаты на одного, на двоих. Есть подороже — настоящие хоромы, стоят каждой потраченной монеты. Или целый дом — два шага до бани. Господин хочет посмотреть?
Марушка не успела толком разглядеть незнакомца, когда того оттолкнула появившаяся из закоулка босая женщина, разве что не зашипела:
— Не слушайте этого проходимца! — кивнула она на него, подбоченившись. — Его комнаты — сущая конура. А дерет втридорога!
— Зато у бани! — тот скрестил руки на груди, но не отошел. — И скакуна можно оставить. Пригляжу, как за своим…
— За грабительскую плату, — фыркнула смуглянка и затараторила: — Господин, у меня дом — большой, чистый, светлый и у самого берега. Я и очередь могу подержать. Иным за три ночи приходится занимать, вам же — за порог выйти, и вы получите травы, за которыми приехали… — она почему-то с сочувствием покосилась на Марушку, и девочка от такого внимания согнулась, пряча лицо.
Откуда появились другие — такие же шумные, — Марушка не увидела. Новоприбывшие, казалось, были хорошо знакомы друг с другом — перебивали, обличали соседей в корысти, а затем елейным голосом предлагали варианты постоя для господина и его спутницы один другого лучше.
Роланд, не моргнув глазом, поблагодарил за гостеприимство, и попросил указать короткий путь до площади. Дорогу объясняли чересчур охотно, на пальцах. Когда он взял за поводья Хеста и двинулся в указанном направлении, местные поплелись за ними. Дважды пытались увести в сторону, чтоб показать низкие сарайчики, выдаваемые за жилые постройки. Роланд не обращал внимания и с дороги ни единожды не свернул.
— Место для ночлега найдем, не сомневайся, — улыбнулся он Марушке, — как только им приестся таскаться за нами. Заодно и цены перестанут ломить.
— Ты же даже не спросил, сколько они за постой просят! — удивилась Марушка. — Что это за город, Роланд? Почему здесь все живут в таких сараях? — крутила головой девочка. — Зачем они набросились на нас со своими комнатами?.. Разве мы сами не найдем постоялый двор?
Роланд помедлил, оказавшись на распутье. Помог спешится девочке — Хест всхрапывал на каждом шагу.
— Сюда съезжаются со всего Троеречья те, от кого отказались даже лучшие целители трех княжеств. Кто побогаче — снимают комнаты, остальные — распродают пожитки и селятся прямо на берегу… Некоторые остаются здесь надолго. Если доживают, конечно.
Марушка поежилась:
— А местные, значит, обеспечивают жилье? — и добавила, оглядываясь на горожан, бредущих по пятам: — Цены ломят, ты говорил? Но ведь это неправильно… нечестно!
— Город вырос из песка всего за пару десятков лет, — пожал плечами Роланд. — Так что, местные — и есть приезжие, их родные, осиротевшие дети или безутешные супруги. Им нужно как-то выживать.
Марушка скрипнула зубами:
— А травы, которые везет лодочник? Роланд, это вранье! Нет таких трав, чтоб от всего помогали!
— Странно, что Федора тебе не рассказывала. Есть. Редкие, каких больше нигде не растет, — покачал он головой. — Мудрейшие делятся со страждущими своими запасами.
— Только не слишком-то щедро! — замотанная в платок по самую макушку женщина, высунулась из окна. — Третий год — и хоть бы лепесток лазаря достать! Очередь вся — сплошь из своих. Нагребут полные карманы и продают. Только постояльцам. За золото! А мудрейшим что — кому хватило, тот и молодец, — закашлялась она, сплюнула комок, и Марушка дернулась, попятилась, прячась за спину Роланду. — Ты, — протянула сухую ладонь к мечу за поясом у Роланда, — убей, но лекарство добудь… А не то будет девка твоя…
Женщина махом стащила платок. Марушка ахнула, закрыв лицо ладонями, попятилась. Роланд больно сжал ей плечо и поволок за собой.
«Как же я так? — брела она за воином, повесив голову. — Будь тут Федора — она бы помогла этой бедолаге… А я? Разве так знахарки поступают? Еще и завизжала. Стыдно! Даже Роланд, — она не смела поднять на него глаз, — думал, что я тут пригожусь… Трусиха! Нарывов, что ли не видала досель? Немудрено, что и коса у нее выпала вся, запаршивела…»