Вдовицу Федора на дух не выносила — у той бабка травницей слыла, но как ни старалась внучку к делу знахарскому приобщить, той все недосуг была: то на вечерницы пойдет, то с подружками веночки плести сбежит. Одно выучила назубок: как зелье приворотное готовить. Вот и приторговывала тихонько, как бабки не стало — с того и жила.
— Коли любовь настоящая, — злилась Федора, — то никакие зелья не понадобятся, чтоб ее подогреть! А травы переводить, дабы похоть разбудить — дурное дело! Проще титьки мужику показать, он и пойдет за тобой, как телок за коровой.
Но Кветка приняла на веру совет соседки — как-никак, та в делах сердечных авторитет имела. А стало быть, и с зачатием могла помочь. Вот только не и подумать не могла, что неустроенная вдовица с выводком детишек, давно глаз на мужа Кветкиного положила, да и решила по-тихому соперницу со свету изжить.
Марушка хмурилась, уминая хлеб с вареньем: слушала-слушала Федорин рассказ, да так и не поняла, к чему здесь тараканы? Старуха разозлилась, обозвала в сердцах Марушку необучаемой, но снизошла и пояснила: любой знахарь знает, что запечные жуки воду из тела выводят, ежели их в кашицу перемолоть да растирания сделать. А коли внутрь принимать — и подумать страшно! Вот Кветка и ссохлась. Это хорошо, что хоть и едва живую, но привели страдалицу к Федоре. Еще б пару-тройку дней — и померла бы… А дом знахарки разгневанный люд с землицей бы сравнял.
Марушка поежилась и тряхнула головой, отгоняя воспоминания.
— Тараканьи брюшки! — подскочила она, как ужаленная. — Добрые люди, — совладала с волнением и, утопая ногами в холодном песке, побежала к скопищу на берегу, — мне нужны ваши жуки! Это очень-очень важное дело!
Девочка остановилась и поклонилась до самой земли, мазнув косой по песку. Мужики непонимающе воззрились на нее.
— Я высушу их, растолку в порошок и сделаю настой, чтоб ребеночка спасти! — затараторила она. — Смилуйтесь, отдайте мне своих тараканов…
— Виданное ли дело, жуками лечить? Дуй, отседова, юродивая…
— Все знают, — девочка вздернула подбородок, — брюшки черных тараканов отечности снимают.
— Так поди и налови себе… — ее грубо оттолкнули и спрятали коробчонку под полу куртки, подальше от чужих глаз. — Таких туточки не водится — из самого княжьего града везли. По золотому за бегуна отвалили, а ей возьми да подари за так!
— Но ведь… Там младенец! Крохотный! — взмолилась Марушка. — Помрет, если не помочь. Горло распухло уже — в любой миг задохнуться может… Неужели не жалко?
— Жалко, — кивнул мужик, спрятавший коробочку. — Но младенцев много, а золотой, который я истратил на бегуна — у меня был всего один. Уразумела?
— Не, ну чего мы как звери? — другой мужик вышел вперед. — Я вот своего готов отдать.
Марушка с надеждой подалась вперед, готовая хоть из единственного тараканьего брюшка сделать спасительную выжимку.
— За золотой и четыре серебрухи. Чтоб ущерб покрыть, — припечатал благодетель.
Мужики закивали, соглашаясь, и принялись наперебой называть свои цены. Три золотых! Два и горсть медяков! Как-то скинул цену до пяти серебрух. Низко и гулко зазвенело у Марушки в ушах. Невидящим взглядом смотрела она на мелькающие лица, на раскрытые рты, пока, наконец, не выдержала и стремглав бросилась бежать.
Упала за пару верст, растянувшись всем телом в песке, и сжала до боли голову — шум утихал, помалу возвращались привычные звуки.
— Ты что здесь делаешь? — окончательно в чувство ее привел голос Роланда.
Сначала девочка подумала, что бредит, что не справилась с навалившимся напряжением и правда сошла с ума, но воин стоял перед ней — живой, уставший и злой. Она удостоверилась в этом, осторожно потрогав голенище его сапога. Затем подняла глаза — в руках он держал ветхий ящик.
— А ты что делаешь? — принюхалась девочка.
Роланд помешкал. Пахло полынью.
— Вставай, — бросил он. — Отмучился ребенок?
Марушка покачала головой. Только она собралась всё рассказать, пожаловаться на собственное бессилие, как из лавки травника вынырнула хозяйка-старуха и на непонятном наречии, грозя кулаком, заверещала на Роланда, вворачивая в пылкую речь знакомые ругательства.
— Чего это она? — Марушка разинула рот.
— Ничего, — воин развернулся и понес ящик с полынью в лавку.
Марушка непонимающе глядела ему вслед. Вскоре он с наимрачнейшим видом вынырнул оттуда и схватился за следующий ящик из горы, сгруженной у гнилой стены. Старуха-травница ревностно следила за его передвижениями. Роланд понес груз в лавку.
Марушка не ушла и, вернувшись, ему пришлось признаться:
— Травы твои отрабатываю.
— Значит, золота у тебя совсем-совсем не осталось? — протянула девочка. — Мне нужно, — она задумалась, загибая пальцы, — четырнадцать золотых, две серебрухи и горсть меди…
— И зачем?
Марушка опустила голову и принялась разглаживать ладонями песок, подбирая слова. Роланд бросил скрипучий ящик, сел на край. И все равно смотрел на нее сверху-вниз.
— Тараканов купить, — едва слышно пробормотала она, не поднимая лица.
— Чтобы что? В бегах поучаствовать хочешь?
— Младенчика вылечу, — девочка вскинула голову и, наконец, взглянула ему прямо в глаза. — Засушу, растолку, настой сделаю и ребеночка обмажу. Тогда-то он и сдуется.
— Звучит не очень-то многообещающе, — скривился Роланд. Старуха-травница размахивала руками и бранилась, явно намекая, что под весом воина развалится бесценный ящик. — Уверена, что это поможет?
— Обязательно поможет! Только это и может хворь победить, — Марушка спешно закивала. — Ты дашь мне денег?
— У меня нет.
Она сникла, исподлобья наблюдая за воином. Тот поднялся, поднял ящик и зашагал к лавке. Со старухой объяснялся на пальцах, но по визгливому тону травницы и недовольному лицу воина, девочка поняла, что договориться не получилось. В самом деле, ведь он же не рассчитывал, что старуха сможет ссудить ему такие деньжищи? Если она платила за работу травами и то, чаще простыми, за которые и медяка не сторгуешь, не мог же Роланд надеяться, что хозяйка лавки достанет пару золотых из закромов?
— Прости, — он развел руками. — Попробуй найти кого-то другого, чтоб спасать. Кому сгодится лекарство попроще…
Марушка слабо кивнула и поднялась. Решение, казалось, так близко, но ничего не получилось. Все, что она делала, было зря.
— Не вешай носа, — попросил Роланд.
Она не стала возвращаться на площадь, чтобы найти нового больного, которому можно помочь, и не стала заглядывать в дом с умирающим младенчиком. Даже если скажет, что нашла снадобье, ей не поверят. Да и навряд ли у его родителей вдруг найдется припрятанный кстати мешок с монетами. Гордость и упрямство не позволили ей вернуться к телеге и взять деньги, предложенные, Арчибальдом. Это были грязные, заработанные на чужих страданиях монеты…
Федора учила, что лечение всегда одинаково и для бедного, и для богатого. А если уж запозднились родственнички больного привезти, что от боли и дышать ему никак, когда прогнило нутро и лечить осталось нечего, то хоть обложись золотом — не помогут примочки из денег. Марушка раздраженно поморщилась. Почему же Федора смолчала, почему не сказала, как вести себя, когда жизнь зависит от пары золотых?
Она зашла в дом, хлопнула дверью и упала, не раздеваясь и не снимая обувки, на кровать. Да так и пролежала до самой темноты. Вечером скрипнула дверь и раздались шаги.
— Ужина я не дождусь, верно? — нарочито бодро произнес Роланд.
Марушка не повернула головы, только всхлипнула — жалко и отчаянно.
— Поднимайся, я голоден, как волк, — поторопил он. — Ну же…
Она села, свесив ноги с кровати, собрала растрепанные волосы и вытерла заплаканные глаза.
— Поешь хлеба, — буркнула Марушка. — От одного для сухомятки не помрешь…
Роланд хмыкнул. Сунул ей холщовый мешочек и зажег лучину. Девочка ахнула, едва тусклый свет залил комнатушку — на скуле у воина, перетекая ссадиной через переносицу до самого глаза, багровел кровоподтек.