После многократных взвешиваний, щипков и замеров, Марушка втайне решила, что согласилась бы стать и глиняным болванчиком, лишь бы от нее отвязались. Она кивнула на всякий случай, не вполне понимая, к чему ведет спутница.
— Вот было бы здорово, — из самоуверенной гордячки Ярви вдруг превратилась в обычную увлеченную девчонку, и Марушка с удивлением заметила, как красива она, когда не морщит презрительно нос, — если бы я разрешила загадку, что ты такое!
Во дворе царила непроглядная темень. Ярви шла, уверенно ступая по мощеной дорожке, затерявшейся среди высокой травы. Марушке же приходилось до боли напрягать глаза, чтоб не упасть и поспевать за размашистым шагом старшей подруги. Только она попривыкла к темноте, как букашка, похожая на муху переростка с глазами навыкат, приземлилась, преградив путь, и угрожающе застрекотала. Ярви смела её ногой в траву:
— Цикада. Не бойся, она безобидная.
— Я врачевать могу… — задумалась Марушка, в уме приравняв большую муху к столь нелюбимым ею тараканам. — Может, из этой трескуньи можно сделать лечебное снадобье?
— Зачем? Тут не болеют, — бросила Ярви, ускоряя шаг. — Позже покажу тебе, где травы растут, если интересно, — и фыркнула в кулак: — врачевательница…
Когда девочки вышли к площадке, скрытой навесом из светлой ткани на манер шатра, она шикнула на Марушку:
— Мы тут дорогу срежем, но никому не говори. И, главное, не потревожь Мудрейшего. А то мне перепадёт.
Под навесом восседал, скрестив ноги, древний старец. Марушка приблизилась к нему — лицо выражало покой и безмятежность.
— Он спит? — прошептала она.
— Нет, — тихо ответила Ярви, прижав палец к губам. — Он познал высшую мудрость. Теперь ему нет дела до земных треволнений.
— Почему он даже пальцем не шевелит? — не сдавалась Марушка. — Мне кажется, ваш мудрейший не дышит… Может, он помер и усох? — она едва сдержалась, чтобы не ковырнуть его ногтем.
— Глупости! Видишь, — Ярви кивнула на мисочку у ног старика, — каждый день ему приносят пищу — сливки, свежее молоко и фрукты… И он ест — мы видели пустую посуду. Все здесь должны стремиться к его состоянию, — подытожила она, — но мирское отвлекает слабые умы от чистого созидания…
Марушка сглотнула набежавшую слюну — ветер переменился, и манящий запах съестного растревожил желудок. С самого утра она и маковой росинки во рту не держала:
— Пойдём тогда есть. А завтра я попробую посозидать, ладно?
Ярви презрительно фыркнула, но Марушка явственно расслышала, как заурчало у той в животе, когда она глядела на густые сливки в мисочке у стоп Мудрейшего.
* * *
Спутники Лиса — Горан и Ёрш, оказались не только дружинниками казненного Чароградского князя, резво присягнувшими хану, как только запахло палёным но и, к вящему его удивлению — весьма приятными собеседниками: много болтали, но всё чаще меж собой, и не требовали другого ответа, кроме кивка головы. К тому же, пара золотых грела карман. Он, разумеется, свистнул под шумок немного деньжат, водившихся у ханских прихвостней. Но посмотреть на них в лучах солнечного света побаивался. Не стало бы неожиданностью, окажись там отчеканен узкоглазый лик предводителя свирепых степных воинов, а Лис надеялся расплатиться ими на переправе. Верхом они ни за что бы не успели подобраться к далекому острову в срок.
Но на пристани путников развернули. Лис требовал, молил и обещал одарить перевозчика лошадьми и осыпать золотом, но тот оставался непреклонен, что скала:
— Межень скоро… — кивнул на береговую линию, усыпанную ракушками и паутиной сухих водорослей. — Скоро и на середине реки воды по пояс останется. До княжьего града доплывем — и всё. А дальше рискуем на полпути в песке загрузнуть. До самых гроз. Время только зря потеряем…
Лис подумал, и согласился плыть до Самбора. По крайней мере, дорогу оттуда до острова он знал, и это казалось удобнее, чем прокладывать новую, сверяясь с затертой картой.
К воротам княжьего града даже не приблизились. По прибытию запрягли коней, за перевозку которых пришлось щедро доплатить, и направились вдоль линии берега — в обход. Лис, не желая привлекать к себе лишнего внимания, прятал волосы под капюшоном. Снял его, как только начало темнеть, а Ерш с Гораном развели огонь на первой подвернувшейся поляне.
Спутники давно храпели, набив животы соленым сыром. Потрескивали угли в догорающем костерке — несмотря на сухие дни, холод, приходивший с наступлением сумерек, пробирал до костей. Этой ночью Лису не спалось. Как, впрочем, и прошлой. И позапрошлой. Он почти не чувствовал голода — пришлось проделать в ремне пару лишних дырок, чтоб не потерять штаны. Ворочался с боку на бок на сырой земле — отовсюду ему слышались голоса.
Он поднялся рывком. «Я схожу с ума», — постоял, прислушиваясь, и пошел в сторону источника шума. Проверять. Не хотелось сбрендить раньше времени. Если он и готов был потерять рассудок, то к такой глубокой старости, до которой и дожить-то не планировал.
Прошел с версту. Пришлось продираться сквозь заросли терна — ветви цеплялись за рукава, впивались колючками, и трещала жалобно ткань рубахи. Хоть трухлявые деревья и закрывали обзор, но Лис удостоверился, что шум ему не послышался. Он выглянул из-за ствола раскидистого дуба, спрятал лицо в ладонях и сипло захохотал.
На вытоптанном поле расположился лагерь княжих воинов. У палаток сновали юнцы в латах, слышался лязг железа и крики новобранцев — вчерашних мальчишек, впервые взявших оружие в руки.
Лис терпеливо выждал, пока звуки стихнут, а воины разбредутся на сон. Лучше случая он и представить не мог.
Пробрался в лагерь, побродил меж палаток, мимоходом набив карманы настоящей едой, оставленной на углях, вестимо, для завтрака. Горячую лепешку на месте разломал и сунул в рот — от одного ханского сыра сводило челюсти. Он уже примерялся к мечам, когда сзади раздалось легкое покашливание.
— Чужое — не трожь! А что взял — положь на место.
Лис медленно, не опуская меча, развернулся. Знакомый ему воевода теребил бороду и пристально разглядывал нежданного гостя. Лис осторожно попятился, оглядываясь, чтоб не попасть в засаду:
— Не подходи, — прошептал, — я предупреждал, что стариков не бью…
Глубокая морщина на лбу у воина вмиг разгладилась, а губы растянулись в улыбке:
— Рыжий! А ты молодец, что вернулся. — Тихомир цокнул языком. — Ну, проходи. Перекемарить немного успеешь. Подъем со вторыми петухами — на рассвете в Кемьгород отбываем.
— Это еще зачем? — Лис отложил меч в сторону — будет уходить, заберет. — Хан-то под Чагорадом. Я сам ви… слышал.
— Река еще зачарована. Не в рукопашную же ему войску идти. А в Кемьгороде полгорода оттяпает, как пить дать. Куда ему ещё податься?
— Сюда, — серьезно сказал Лис. — В Самбор. Кемьгород хану не сдался. А реку, кто знает? Ключ-то еще не того… — с надеждой заключил он.
Старик-воевода поморщился.
— Да, Радмила лютует… Роланд, говорят, упёр его. Ты это… Встретишь Роланда, предупреди, чтоб сюда ни ногой. Уже приказ готов — вздёрнут, как изменника, если появится в городе.
— Ага. Передам, — пообещал Лис и, хмыкнув, заметил: — Быстро ты меня раскусил. Думаешь, я трус, что ли?
— Опыт не пропьешь. А трус или нет — не мне решать, — Тихомир поджал губы: — Но не зря же вернулся.
Лис нервно хохотнул:
— Случайно забрел. Ладно, старик, давай по-честному: я тебе всё скажу, что знаю. А ты мне взамен ножик раздобудешь. Лучше, конечно, меч, — он криво усмехнулся. — Но он приметный слишком… Ну, и если чего вдруг, попроси какого прибауточника, чтоб подвиг мой воспел, лады?
Тихомир кивнул и, хрустнув слабыми коленями, опустился на землю, приготовившись слушать.
— Рассказывай.
— Только одно условие, — предупредил его Лис, прежде чем рядом сесть, — слово дай, что стражам не сдашь, и препятствий чинить не будешь. Я-то стариков не бью, но мне — кровь из носу, как срочно, нужно Марь спасать. Девчонку из башни. И времени в обрез. Понял?