— В самую высокую? Шутишь, верно? Если меня поймают, всыплют по самое не балуй. А может, и вовсе нас с мамкой прогонят…
— Никто не узнает, — Марушка умоляюще сложила руки. — Обещаю. Мне нужно узнать кое-что…
— Там не по-нашенски всё, — протянула Горыня. — Я когда прибирала, обронила парочку книг… У нас буковки такие высокие, как из палочек сложенные, а там — длинные, будто ползучая трава и закрученные. Ничего не разобрать!
— Я знаю того, кто поможет, — заверила Марушка. — Можешь мне ключ дать, а сама не иди. Если что, соврешь, что потеряла, — заметив тень сомнения на лице подружки, она достала последний козырь: — или скажем, что я украла. Тогда тебе за это ничего не сделают — пожурят разве что…
— А ты? — нахмурилась Горыня.
— Меня не прогонят отсюда. Никому беды не будет!
— Ладно, будь по-твоему, — покусывая губы, пробормотала она.
Девочки преодолели путь от башен до бескрайнего поля. Марушка замерла, пригляделась, щурясь неверяще: на высоких мясистых стеблях белели звездочки соцветий.
— Это же…
— Лазарь, — закончила за нее Горыня.
— Сильфий! — Марушка терла глаза, пытаясь избавиться от наваждения. — Я читала про эту травку. Её ведь не осталось совсем. Да за один только лепесток можно телегу золота запросить! А тут его…
Она подошла к краю поля, опустилась на колени и потрогала листья. Потом сорвала соцветие, растерла в пальцах и водрузила кашицу на язык: нет, не показалось — это не марево, не видение, а всамделишный сильфий.
— Его здесь так много! — восхищенно прошептала Марушка, не обращая внимания на горечь во рту. — Можно весь белый свет от недугов излечить…
Она повернулась к Горыне, та мялась на межи и молчала. Палило полуденное солнце, и привядшие лепестки, кружась в коротком полете, оседали на землю…
Ночью Марушка растолкала Ярви и умостилась у той под боком.
— Почему мудрецы так скупо делятся сильфием с людьми?
Ярви недовольно засопела и попыталась накрыться рогожкой с головой.
— Лепестки сгниют… Ярви, — Марушка подергала её за плечо, — почему их не отдают? Я видела, как лодочник привозит худой мешочек. Но травки ведь много больше!
— Люди уничтожили сильфий на континенте, — всхрапнула Ярви, — и теперь пожинают плоды. Они должны быть благодарны, что мудрейшие сохранили целое поле и делятся излишками совершенно бесплатно. Разве это не честно?
— Не очень-то, — нахмурилась Марушка, — полю не повредит, если люди будут давать больше. Они ведь мрут там… Целыми семьями приезжают, Ярви и мрут, не дождавшись.
Ярви дернула рогожку, закуталась по самую макушку и отвернулась. Марушка не решилась настаивать.
— Ты пойдешь со мной в самую высокую башню? — она наклонилась спящей к самому уху и понизила голос до шепота.
— Отстань со своими глупостями, — шикнула Ярви. — Нас никто не пустит. Даже отчаянные безумцы не додумаются ломать замки — вылетят отсюда с позором! Я не стану так рисковать. Забудь, туда хода нет.
— Есть, — заверила Марушка. — Я знаю, у кого ключ.
— И что? — Ярви окончательно проснулась и села на тюфяке. — Ты хочешь его украсть?
— Одолжить на время, — Марушка улыбнулась: пожалуй, подбивая кого-то на опасное приключение, именно так бы сказал Лис. — Нас ещё и проведут туда, — предложила она, внимательно изучая лицо соседки — все ещё заспанное и примятое, — и ты сможешь целую ночь читать любые книги, какие пожелаешь.
— А тебе с этого что? — сдвинула брови Ярви.
Марушка ответила ровно и твердо:
— Найдешь, как Федора сотворила ключ. И прочтешь мне. Я хочу знать.
— За ночь можем и справиться, — покачала головой Ярви, но вдруг улыбнулась и сверкнула глазами в предвкушении: — Я в деле!
Марушка до самого заката мерила шагами остров и считала камешки в стенах, чтоб отвлечься. Ярви появлялась, выкраивая время от чтения, заговорщически подмигивала и скрывалась в третьей от входа — средней по высоте башенке. Когда темнота окутала остров, Ярви с Марушкой встретились в условленном месте. Горыни не было, и Марушка успела подумать, что дочь стряпухи испугалась. Но, наконец, зашелестели заросли змеевника неподалеку, и показалось раскрасневшееся лицо подруги.
— Мамка нагоняй учинила, — пояснила она и поправила всколоченные косы, — за то, что я кашу по столу расплескала маленько…
Ярви отступила и с брезгливой жалостью рассматривала новоприбывшую.
— Что, госпожа, — усмехнулась Горыня, вспыхнув щеками, — думала, сами собой вам харчи готовятся, а пыль мудрецы бородой метут?
Ярви наморщила нос, но в перепалку не вступила. Дорогой до башни все трое молчали. Горыня долго копошилась с замком — то ключи выскользнули из взмокших ладоней, то дрожащими пальцами в замочную скважину попасть не могла. Никто не решался поторопить её, только Ярви озиралась по сторонам и прятала голову в плечи, стоило раздаться малейшему шороху. Наконец, дверь распахнулась.
Марушка считала ступени по привычке — ноги очень устали, а кручёная лестница никак не заканчивалась. Под самой крышей Горыня остановилась и, помедлив, отперла вторую дверь, запертую сразу на три замка.
Хранилище мудрости оказалось воистину огромным. Книги: тяжелые и пыльные, с золочёными переплётами, украшенные драгоценными каменьями и вычурными завитками на корешках, громоздились на уходящих к самому потолку, высоченных полках. Марушка застыла посреди башни, разинув рот: верно, не успеет Ярви всё прочесть. Хотела поторопить учёную подругу, да та уже подхватила лестницу, взобралась под самый потолок и разглядывала корешки, водя по ним пальцем.
Марушка открыла несколько книг, но сразу вернула на место — со страниц смотрели на неё незнакомые письмена. Перед одной — толстой, с посеребренными уголками, на высокой подставке, остановилась. Приоткрыв, чихнула от облака пыли, поднявшегося в воздух. Со страниц бросились врассыпную странные пауки с клешнями, как у озерных рачков.
— Ярви, — окликнула Марушка, — тут знакомые мне буквы… Ты знаешь, о чем эта книга? Может, она пригодится…
Ярви близоруко сощурилась:
— Книга Имён, — буркнула она.
Горыня бегала с метелкой. Пыхтела, то и дело, переставляя лестницу Ярви. Марушка же, привстав на носочки, переворачивала страницы в поисках знакомых имен. Всех, кого вспомнила, обнаружила. Только своего имени не нашла. И Лиса. Но если в воровских кругах было принято называться не по-людски и, вполне возможно, звали его Елисеем или вообще Любомиром, то Марь — только сорная трава. Лебеда. Не имя, не кличка…
— Мара… — задержалась она у стойки и вслух прочла то, какое показалось ей одновременно похожим и красивым.
Горыня взвизгнула и выронила метёлку:
— Ополоумела? Не поминай!
Марушка набычилась, не поняв, что сделала не так. Но книгу закрыла, на всякий случай.
— Ты из окрестностей Арградских гор? — цокнула языком Ярви, разглядывая Горыню: та припала на колени и шептала молитвы. На Марушкин недоуменный взгляд Ярви, не отрываясь от чтения, пояснила: — У горняков суеверий — не пересчитать. Тёмный народ!
— А эта… — шепнула Марушка, — Мара, кто такая?
Ярви задумалась:
— Я плохо помню легенды и поверья других народов… Лучше у прислужницы спроси, конечно. Но она вряд ли ответит, — закатила она глаза: Горыня принялась бить поклоны. — Жила девица-красавица, Марой звалась. Хозяйство держала, ткала, людям помогала и путников привечала. Был у неё муж и был у неё сын. Настало смутное время — перед самой зимой погнила пшеница и скот пал. Мара умоляла односельчан помочь, но те возгордились и заперли перед ней двери. Пришлось её мужу в горы отправиться за самоцветными камнями. Ушел, и не вернулся. Грянули морозы. Тогда сын отправился отца искать. Ну, и тоже сгинул.
— Грустно как… — вздохнула Марушка. — А почему Горыня боится так эту несчастную женщину?
— Когда Мара потеряла всех, то почему-то не односельчан прокляла, не гору, — фыркнула Ярви, — а тех, кто с самоцветами оттуда вернулся. Ну, и обезумев от горя, ушла в горы — и пропала. А дух покоя не нашел, стал шквальным ветром и всех, кто за камешками приходит, сталкивает в скалистые ущелья, чтоб они там смерть нашли… Но я думаю, — не удержалась она и сменила тон на поучающий, — что это приукрашенные сказания о богине-жнице.