Она поспешно готовилась к вылазке. На кусочке бересты, выкраденном у Ярви, угольком писала послание: старательно выводила буквы, мелкие — чтобы ничего не упустить. Каким получилось письмо, ей всё равно не понравилось, но искать новую бересту или тащить у подруги было чревато. Про первую она соврала, что на ней разродилась мышь, и Ярви, побледнев лицом, попросила об этом больше не вспоминать, а потом долго перетряхивала вещи в поисках горошин помёта.
Разумеется, никаких монет, чтобы заплатить гонцу, на острове раздобыть не удалось. Но было кое-что другое…
Ночью, когда Ярви умиротворенно засопела, Марушка выждала немного и улизнула из комнаты. Подаренные ей белые одежды она порвала на лоскутки — из большого куска сукна соорудила котомку, а длинные полоски намотала на ладони, оставив торчать только пальцы, чтоб не ободрать кожу, перелезая через стену. Она ведь делала это раньше, а стены острова казались не сильно и выше дворцовых…
Луна скупо освещала дорогу. Оглушительно стрекотали цикады. Марушка продвигалась в темноте почти на ощупь, так и не запомнив расположения дорожек, когда, наконец, вышла к полям. Цвет сильфия опадал — его собирали в мешки и прятали в кладовые. Она опустилась на колени, не боясь замарать сарафан. Пошарила ладонями по земле, но не нашла и лепестка. Подумала немного и принялась обрывать соцветия. Наполнив котомку до краев, Марушка отправилась к увитой змеевником стене.
«Вот дуреха, — корила себя Марушка, пробираясь сквозь темень, — могла бы огарок свечи раздобыть…» Она не успела порадоваться, ощутив мощеную дорожку под ногами, когда споткнулась и полетела вперед. Зазвенела разбитая миска. Ногу обдало холодом — жижа хлюпнула и стекла за голенище… Марушка закусила губу: небось всех перебудила! Отдышалась и, не заслышав встревоженных голосов, поднялась.
Прямо на нее, хитро прищурив глаза, смотрел Мудрейший.
— Деда… — прошептала Марушка, — только не выдавай меня…
Мудрейший молчал. Он всё так и сидел, скрестив ноги. И в темноте Марушке казалось, что сквозь полуопущенные веки глядит с укоризной… Еще бы! Это ведь густые сливки из мисочки по её ноге стекали… Она слышала чавканье, да подумать не могла, что забрела к самому Мудрейшему и оторвала старика от трапезы.
— Я всё уберу сейчас и возмещу, только не зови никого! — взмолилась Марушка, упала на колени и принялась шарить в поиске черепков. — Деда, смилуйся…
Пальцы её наткнулись на что-то колючее, ответившее на прикосновение угрожающим фырканьем. Прежде, чем в голове промелькнуло «ёжик!», Марушка отдернула руку и отшатнулась. Стукнулась спиной о Мудрейшего, а тот, с глухим стуком повалился на пол.
«Всё пропало!» — ахнула Марушка, в ужасе прижав ладони ко рту.
Старик не осыпал её ругательствами. Он принял свою судьбу гордо и послушно, как и полагалось постигшему вечную мудрость — надкололся и рассыпался на тысячу глиняных осколков… Перемазанные сливками ёжики скрылись в высокой траве.
— Он… пустой, — Марушка ошарашенно подняла один из осколков Мудрейшего. — Глиняный и внутри совершенно пустой…
В отдалении загорались огни — обитатели острова проснулись от грохота. Марушка подскочила и побежала. Она уже не понимала, в какой стороне искать облюбованную стену со змеевником, а голоса слышались всё ближе и ближе… И Марушка неслась, не задумываясь, куда. У самых ворот остановилась, привалилась к сухим доскам, чтоб перевести дыхание. Дверь натужно скрипнула, и девочка упала на песок с другой стороны.
Не ведая, кого из богов благодарить за везение, она бросилась переворачивать лодку. Набрала мокрого песка голенищами сапог, обломала ногти, но спустила челн на воду. Помедлив, Марушка зашла в реку самую по щиколотку, забралась в лодку и неумело взмахнула веслами.
«Не запирают ворота, потому что бояться им нечего, — думала она, застряв на середине — руки устали грести. — С мечом ведь никто не попадет внутрь…»
Солнце еще не показалось, а предрассветное небо понемногу светлело. Оказавшись на мелководье, Марушка прижала к груди котомку, на дне которой под горой лепестков покоилось драгоценное письмо, и спрыгнула в воду. Из последних сил вытащила лодку на песок, чтоб волнами от берега не унесло, и опустилась рядом. Подол вымок — хоть выжимай. Сердце колотилось — того и гляди из груди выскочит! А к ней уже недоверчиво, будто битые собаки на запах съестного, сходились люди…
— Виданое ли дело, лодочник на седмицу раньше времени прибыл! — донесся до нее шепоток. — Видать, случилось чего…
— В минувший раз трав недодали, — процедил кто-то, — может, совесть заела…
Марушка распрямилась, попыталась разглядеть лица, но перед глазами двоилось, и никак она не могла почувствовать земли под ногами — оттого шаталась, будто приложилась к доброй сивухе.
— Это лазарь! — хрипло крикнула Марушка, оглашая округу. — Я принесла его вам… Особенно тем, у кого хвори тяжкие, — она запустила руку в мешок и показала содержимое, не разжимая пальцев, чтоб не просыпать соцветья. — А вы, добрые люди, помогите мне весточку другу передать…
Ее не дослушали. Окружили. Со всех сторон потянулись руки. Она доставала сильфий и раздавала поровну, чтобы каждому хватило, пока кто-то не выдержал, и вырвал котомку. Марушка возмутилась было, но её толкнули на холодный песок:
— Слыхал, тявкает чего? Сами опростоволосились, крохоборы, теперь еще и права качают… — донеслось сверху.
Разгорелась нешуточная борьба. Один успел набить карманы и теперь за жадность те, кому досталось меньше, кажется, били его по лицу. Марушка прикрыла голову рукой и поползла, боясь быть затоптанной. От мелькавших перед лицом самым ног сводило дух. Но свезло — всего-то только легонько задели по носу. Котомку же распотрошили быстро и безжалостно.
Оказавшись на расстоянии Марушка наблюдала, как люди дерутся за остатки, а потом мутузят друг друга за просто так. Она наклонила голову, вытерла нос о плечо и обнаружила, что все еще сжимает в кулаке немного сильфия. Марушка дождалась, когда все разойдутся, подобрала уцелевший лоскут и спрятала остатки соцветий, подвязав его под поясом.
Нашлось на берегу и письмо. Истоптанное, щедро пересыпанное песком — так, что части уже и не разобрать, но главные слова, к счастью, сохранились. Марушка собралась спрятать и его, когда заметила, что от стены глиняного домика оторвалась тень. Кто-то наблюдал за ней издалека и теперь двинулся навстречу.
— У меня нет больше трав, — крикнула она, надежно припрятав остаток как плату тому, кто согласится передать письмо. — Я всё-всё отдала, честно…
Но ее будто не услышали. Засунув руки в карманы штанов, человек подходил все ближе и ближе.
«Не понимает по-нашему?» — попятилась было Марушка, но что-то неуловимо в походке, в движениях незнакомца отозвалось внутри.
Она его узнала.
— Лис? — Марушка подалась вперед всем телом, сощурилась, силясь разглядеть лицо.
Она несмело шагнула навстречу, не веря своему счастью, готовая броситься в объятия, стоило ему пальцем поманить, но скудный свет вдруг померк, и стало трудно дышать. Ноги подкосились — сзади на голову ей накинули мешок и сгребли в охапку.
— Дело сделано. Грузи. Поосторожнее только, не пришиби…
Марушка взмахнула руками, вывернулась и всадила в лицо напавшему ногти. Громила взвыл, но не ослабил хватки. Тогда она задергалась, как птица в силках, пока не почувствовала прикосновения холодной стали к шее.