Страх чуть отступил, природное любопытство взяло верх, и Мара осторожно приподняла краешек холста, чтобы посмотреть, что же происходит вокруг нее.
Шатер оказался гораздо больше, чем она предполагала; пол весь был покрыт опилками — такими же, как те, на которых она спала ночью. Его обитатели — мужчины и женщины — были одеты в странные, плотно облегавшие тело костюмы, вроде тех, что однажды Мара видела сохнущими на солнышке у гаджо. Но чем дольше девочка смотрела на этих людей, тем шире открывались ее глаза. Несколько человек принялись друг за дружкой кувыркаться на ковре, а мужчина и женщина, оба одетые в черные блестящие костюмы, пошли по веревке, натянутой между двумя шестами. Другой мужчина взял сразу три стула, поднял их и, к величайшему изумлению Мары, один поставил себе на подбородок, а два других долго-долго держал на ладонях высоко над головой.
Тут наконец девочка, кажется, догадалась. Эти люди были вроде Марко, венгерского цыгана, женившегося на девушке из их табора. Его приняли в племя, потому что он был акробатом и приносил табору немало денег, развлекая приходящих поторговаться к ним на стоянку гаджо. Так, наверное, эти люди «развлекатели» — как Марко? Ей не раз приходилось слушать истории о нечистых венгерских цыганах, которые дружат с гаджо и иногда опускаются даже до того, чтобы жениться на них. Или, может быть, она попала к испанцам, что еще хуже?
Она внимательно рассматривала этих людей. Нет, на цыган они не были похожи. У некоторых были светлая кожа и голубые глаза. А один мужчина, игравший мускулами, имел волосы пшеничного цвета. Значит, они гаджо — быть может, те самые, что устраивают представления на ярмарках?
Маленький тоненький человечек, стоявший чуть поодаль от остальных и наблюдавший за тем, что они выделывают, вдруг неожиданно устремил взгляд прямо в сторону Мары. Девочка поспешила спрятаться; сердце ее бешено заколотилось. И хотя никто не закричал и никто не полез посмотреть, кто там прячется под возвышением, Мара не решалась больше высовываться.
Она доела последний кусочек хлеба, ужасно сожалея, что он последний. В горле у нее пересохло; было трудно дышать. Живот подводило от голода, и она вновь развернула платок с тайной надеждой, что там осталось еще хотя бы несколько крошек, — но увы. Дрожа от холода, она подгребла к себе побольше опилок и постаралась снова заснуть.
Проснулась Мара от сильного шума. Она подползла к краю возвышения, служившего ей приютом, и осторожно выглянула. Несколько мужчин в рабочей одежде усердно расставляли деревянные скамейки. Они трудились, переговариваясь между собой на языке гаджо, шутили, смеялись, поддразнивали друг друга. Девочка не понимала ни слова, но ей почему-то показалось, что это хорошие люди. Но, с другой стороны, они гаджо, а от них не знаешь, чего ожидать.
Мужчины поставили скамейки и ушли. Но прежде чем девочка успела вновь спокойно прилечь, в шатре появились еще несколько мужчин. Они внесли предметы какой-то очень странной формы и поднялись на возвышение, под которым пряталась Мара. Над ее головой раздались громкие звуки музыки.
Вскоре в шатер начали сходиться люди. Некоторые садились на стоявшие в центре деревянные стулья, другие занимали голубые скамейки слева и справа, третьи — в основном дети и молодежь — уселись прямо на полу.
Мара жадно смотрела на пакетики с воздушной кукурузой и орешками, конфетки и, главное, на бутылки с оранжадом, которые зрители покупали у торговца в красном полосатом пиджаке.
Да за одну бутылку такой вот воды девочка готова была отдать сейчас даже свое сокровище — висевшую у нее на шейке тоненькую серебряную цепочку, хотя это был единственный подарок, который за всю жизнь она получила от матери! Перса стянула ее в доме у какого-то фермера, но цепочка оказалась мала для ее толстой шеи, и она швырнула ее дочке. И Мара тотчас же спрятала ее, боясь, что мать передумает и отнимет подарок. Нет, ни за что она ее не отдает — ни за еду, ни за воду.
Сначала у музыкантов ничего не получалось — а может, они просто пробовали, будут ли играть их инструменты; потом эти звуки смолкли. И вдруг загремела прекрасная радостная музыка. Девочка увидела, как раздвинулся занавес, висевший прямо напротив, и из-за него выбежали несколько мужчин, одетых в яркие костюмы, с раскрашенными в белый, красный и черный цвет лицами, и прошлись на руках перед зрителями. За ними показался какой-то бурый зверь, такой огромный и страшный, что девочка чуть не закричала от испуга.
Но на спине этого животного сидела хорошенькая женщина-кукла в красном платье, сиявшем при свете керосиновых фонарей, ряд которых отделял артистов от зрителей. Мара сразу перестала бояться, когда увидела, что женщина машет рукой и весело улыбается. Маре даже показалось, что женщина смотрит именно на нее и улыбается ей. Девочка тотчас позабыла и о голоде, и о жажде, и даже о боли во всем теле. Что значило все это по сравнению с тем, что она видела, — по сравнению с ослепительной красоты костюмами и чудесным, захватывающим зрелищем?!
Огромный зверь, словно послушная собака, исполнял все приказы красавицы в красном платье: вставал на задние лапы, забирался на огромную бочку и наконец даже станцевал. И все это время крошечная женщина на спине животного все так же радостно улыбалась, совсем как королева в своем роскошном костюме. А когда женщина спрыгнула со зверя и стала кланяться и приседать, Мара не смогла удержаться и завизжала вместе со всеми остальными.
Тоненький мужчина, которого она уже видела, одетый на этот раз в чудесный золотисто-алый костюм, что-то громко сказал, и из-за занавеса снова выскочили акробаты. Мара смотрела, затаив дыхание, как они кувыркаются через голову, ходят на руках, подкидывают друг друга вверх.
Это было как в сказке. Потрясенная, Мара не могла отвести глаз от этих счастливых людей в искрящихся костюмах — все это было так непохоже на ее унылую жизнь! Она дрожала от зависти. Вот бы и ей стать одной из них, жить среди них — вот это было бы действительно счастье! Но это невозможно, конечно… С какой стати им брать к себе цыганскую девочку, которая не умеет делать ничего подобного?
От этой мысли Маре вновь стало очень грустно, и она снова захотела пить и почувствовала, как болит спина. Она отсидела ноги и легла передохнуть. Но тут тоненький мужчина опять закричал:
— Внимание, внимание! А теперь перед вами выступит любимица публики, прекрасная и несравненная мисс Долли Ли!
Зрители так громко захлопали в ладоши и так отчаянно завизжали, что Мара не могла не выглянуть снова. А увидев выбежавшую на сцену девушку, она опять позабыла и о боли, и о жажде. Она смотрела на нее, широко раскрыв от восторга рот, — на невообразимо прекрасную девушку с длинными светлыми волосами, ярко-красными губами и подведенными черным глазами. Она вся: от пушистых перьев на голове до маленьких туфелек — была одета во что-то белое, серебристо-белое, мерцавшее при свете фонарей. И она тоже радостно улыбалась.
Когда тоненький мужчина ушел за занавес, заиграла музыка, и девушка полезла вверх по висевшему в центре шатра канату. Вдруг музыка смолкла, и стало тихо-тихо. Артистка напомнила Маре белую бабочку, которую она однажды поймала, но тотчас же отпустила, потому что та была слишком прекрасна. Девушка взбиралась все выше, время от времени останавливаясь, раскачиваясь в разные стороны, взмахивая при этом одновременно рукой и ногой и все так же улыбаясь.
Добравшись до самого верха, она подпрыгнула, поймала маленькие деревянные качели и пронеслась над зрителями, выделывая в воздухе всевозможные акробатические трюки, — ее тело было настолько гибким, что, казалось, совсем не имело костей.
Это еще больше походило на сказку.
Мара так боялась что-нибудь пропустить, что приподняла край холста повыше, чтобы получше разглядеть девушку наверху. Она завизжала от ужаса, когда девушка вдруг отпустила перекладину и взмыла вверх, и радостно закричала, когда та благополучно зацепилась за качели каблуками.