Джейм улегся на свою полку, решив немного передохнуть. Весь день он чистил клетки, таскал воду, выносил опилки и некоторые менее приятные вещи, и теперь в его теле болел каждый мускул. Но ныло не только тело — что-то давило его изнутри. Наверное, это было самолюбие. Десятки раз он собирался бросить все и вернуться домой. Он мечтал о мягкой кровати, о горячем душе, о красивой одежде. Но что-то останавливало его, и он не находил в себе сил уйти.
Худшим наказанием была скука. Да, работа оказалась безумно тяжелой, но не в этом дело. Труднее всего переносил Джейм общение с людьми, у которых единственная тема для разговора — это цирк и воспоминания о «добрых старых временах», когда «цирки действительно были цирка ми» — Джейм так и не смог взять в толк, что это значит. Целый мир — политика, искусство, литература — словно вообще не существовал для этих людей. Ну, иногда можно было еще поспорить на политические темы со старым ветеринаром доктором Макколлом. И все.
Джейм безумно устал от беспрестанных звуков чужого кашля и сморкания, от неприятных запахов, заполнявших общую спальню мужчин-рабочих. Ему надоело рано вставать и поздно ложиться, убирать вечером в дикой спешке шатер для представлений, а потом, после короткого сна в душном помещении, вновь под утро его ставить. Он был сыт по горло постоянными язвительными замечаниями со стороны безграмотных парней, едва умевших нацарапать собственное имя. Он устал быть первомайским мальчишкой, вечно грязным, потным и загнанным.
Джейм всегда считал себя демократом — в отличие от отца, крайнего консерватора. Но теперь молодой Сен-Клер понял, что и его собственный демократизм имеет пределы. Его тошнило уже от шуток простого, незамысловатого рабочего люда. Джейм был почти уверен, что теперь, после всего пережитого, сделается снобом.
Он повернулся на другой бок и уснул, а на следующее утро после, правда, вполне приличного завтрака получил задание почистить клетки слонов. Несмотря на многие неприятные моменты, эта работа нравилась ему значительно больше, чем многие другие — чем, скажем, уборка в костюмерной клоунов. Это занятие казалось ему гораздо более унизительным! Да еще их идиотские шутки… Джейм поморщился, вспомнив о расставленной на днях кем-то из них специально для него ловушке — банке, которая, как только он поднял ее с пола, выстрелила ему прямо в лицо облаком вонючего талька. Возможно, когда-нибудь Джейм будет страшно веселиться, рассказывая об этом своим внукам, но тогда он лишь крепко стиснул зубы, чтобы не ответить на эту шутку достойным образом.
Но в то же время это было забавно. Весь с головы до ног белый, он, наверное, напоминал припудренную конфетку.
Вынося ведро из клетки слонихи, он столкнулся лицом к лицу с Джоко.
— Я пришел поговорить с тобой, — сказал лилипут низким голосом, так не соответствовавшим его росту.
— Говорите. — Джейм вывалил содержимое ведра в тачку и поставил щетку к двери клетки. Смахнув со лба пот, он приветливо улыбнулся клоуну.
Но Джоко был настроен весьма мрачно.
— Оставь Мару в покое, — без обиняков сказал он. — Ничего хорошего из этого не выйдет…
— Но вы все неправильно поняли. Я ни за что на свете не причиню ей зла.
— Неужели ты всерьез так считаешь? Это о твоей… только… о глупости говорит.
Он как-то странно выговаривал слова, и Джейм все приглядывался к маленькому человечку: уж не пьян ли он?
— Послушайте, я только хочу быть ее другом — таким же, как вы, — пытался объяснить Сен-Клер.
— Ты не проведешь меня, мерзавец! А мне ты и в подметки не годишься!
— Не сомневаюсь в этом, — Джейм старался говорить спокойно. — Но вы заблуждаетесь относительно моих намерений. Я желаю ей только добра.
— Тогда проваливай из ее жизни! Ты, самоуверенный и богатый хлыщ! Такие, как ты, всегда получают то, что хотят… А Мара такая наивная, доверчивая и…
— Мара? Наивная? Если не ошибаюсь, это вы говорите о той самой девушке, которая только что выбила из мистера Сэма новый контракт?
Лицо Джоко неожиданно просветлело:
— Да? Молодец! Но дело не в деньгах. Просто она думает, что разбирается в мужчинах, а это не так. Она никогда не встречалась с таким, как ты. И я не хочу, чтобы она потом страдала.
— Но я и не позволю ей страдать, — мягко сказал Джейм.
— Тогда убирайся из ее жизни!
— Знаете, а ведь у вас оксфордское произношение. Что вы делаете здесь, в цирке?
— А ты считаешь, что я мог бы, стоя за кафедрой на высоком табурете, читать студентам лекции по философии? Представляю, как им было бы интересно учиться… А как весело стало бы всем, появись я в мантии на заседании суда!
— Но вы могли хотя бы попытаться…
Джоко ничего не ответил, он лишь бросил на Сен-Клера угрюмый взгляд и удалился.
Словно назойливая муха жужжала над ухом Сен-Клера, и он никак не мог ее отогнать. Как он ни старался забыть о том, что наговорил ему крошечный клоун, — ничего не получалось. Он прекрасно понимал, что коротышка прав. Ведь Джейм ни разу не задумался над тем, что он мог предложить Маре, кроме своих собственных желаний.
Даже остаться в цирке на длительное время, хотя бы до конца сезона, было для него совершенно невозможно: ведь в сентябре Джейма ждут серьезные экзамены. Что касается женитьбы, то о ней и вообще речи быть не могло. На это были десятки причин — начать хотя бы с того, что скажет отец. Да и самому Джейму вовсе не улыбалась идея стать мистером «Принцесса Мара».
Взять Мару в Бостон он тоже не может. Что она там будет делать? Цирк — это ее жизнь, ее призвание. Так что лилипут прав. Настало время уходить. Уходить, как бы тяжело это ни было.
В тот вечер после представления Джейм поджидал Мару на заднем дворе. Мара вышла в сопровождении Лобо, своего верного немого охранника. Он сразу заметил Джейма и исподлобья поглядел на него.
— Можно мне поговорить с вами, Мара… наедине? — спросил Джейм.
К его величайшему удивлению, она тут же кивнула.
— Мистер Сен-Клер проводит меня до костюмерной, — скомандовала она Лобо. — Так что ты можешь спокойно пойти передохнуть.
Угрюмое лицо Лобо вытянулось, но он развернулся и ушел, хотя и с явно недовольным видом. Джейм неожиданно понял, что этот здоровяк тоже влюблен в Принцессу — как и половина мужчин в цирке.
Войдя в костюмерную, Мара отослала и Кланки, объяснив, что ей нужно «обсудить кое-какие дела с мистером Сен-Клером». Кланки бросила на Джейма сердитый взгляд, но молча удалилась.
— Так о чем вы хотели поговорить со мной? — спросила Мара.
…Джейм уже не раз удивлялся ее речи. Иногда она звучала тягуче, как у южан, а порой акцент Мары очень походил на оксфордский, на выговор Джоко. «Наверное, она очень хорошо перенимает интонации других людей. Интересно, а после долгого общения со мной у нее появилось бы бостонское произношение?» — подумал Джейм…
— Ну, говорите же! Или вы думаете, что я собираюсь беседовать с вами всю ночь? — поторопила его Мара.
— Я пришел попрощаться, — сказал он спокойно. — Я возвращаюсь в Бостон. У меня появились дела.
— Ну что ж, не смею вас дольше задерживать. Вам, наверное, пора собирать чемодан? Спокойной ночи, мистер Сен-Клер, и прощайте.
Было что-то такое в ее интонации и выражении глаз, что заставило Сен-Клера пойти ва-банк:
— Я совершил ошибку, когда устроился сюда, чтобы быть рядом с тобой. Прав был один мой друг, когда отговаривал меня.
Он повернулся, чтобы уйти, но тут она внезапно накинулась на него с кулаками. Он был так поражен этим, что не стал уворачиваться от ударов. Она несколько раз больно стукнула его по подбородку, прежде чем он закрыл лицо руками.
— Ты самонадеянный негодяй! — кричала она. — Мне плевать на все, что ты делаешь! Я знала, что ты все это время притворялся! Что, очередное пари с приятелями? Да как ты осмеливаешься говорить со мной так, словно я тебя обидела? А теперь — вон отсюда, а то я позову Лобо!
Она что было сил ударила его по щеке, но он не двинулся с места. И тут она разрыдалась. Сен-Клер стоял в замешательстве, не зная, что делать. И все же он обнял ее за талию, хотя и был уверен, что за этим последует очередная оплеуха. Но Мара, всхлипывая, упала ему на грудь.