— Стой! — зашипел вдруг Рико, низко нагибая голову, и я мгновенно подобрался и встал так, чтобы в случае чего прикрыть собой Машу. Ежели бы в этот момент я был в шкуре волка, моя шерсть на загривке встала бы дыбом. Мы достигли такого чудного места, что волк внутри меня начал рваться наружу. Я не понимал, чего же здесь больше: опасности или покоя, зла или добра, потребности сбежать или остаться. Я вообще ничего не мог разобрать в бушующем внутри урагане ощущений. Знал только одно: я готов отдать жизнь, чтобы сберечь ведьму, если бы вдруг оказалось, что над нами нависла смертельная опасность.
— Так, — проговорила Маша задумчиво, пройдясь туда-обратно вдоль нагорья. — Так-так-так.
Нет, она неисправима. Даже теперь, когда всё настолько непонятно, ведьма умудряется спокойно разгуливать туда-сюда и выглядит при этом так, будто вышла прогуляться по Мраморному лесу.
Я нагнул голову ниже и втянул воздух, словно желал понять, не витает ли в нём запахов, которые подскажут мне, что пора уносить отсюда ноги. Всё нагорье, раскинувшееся перед нами, было устлано крошечными головками сиреневых цветов, которые колыхались, будто в мареве. От них исходил тонкий, пьяный аромат, который мне удалось распознать с трудом. Не иначе, какая-нибудь волшба. Усыпит и предаст забвению, как те травы, что бросал в костёр знахарь на холме Пяти Фей. Но самым опасным казался туман. Он клубился по ту сторону нагорья, наступал и откатывался назад, будто волна. И скрывал за собою то, что у нас не было возможности разглядеть.
— Так! — вновь повторила Маша, приостановившись. — Окулюс сказал, что мне нужно будет слышать глас. На нагорье гоблина.
— Кто такой Окулюс? Уж не тот ли пройдоха, которого мы с Хватом разок припугнули так, что он от нас едва ноги унёс?
— Думаю, тот. Но, когда он гадал мне, Окулюс говорил вещи, о которых вряд ли знал.
— Какая ты наивная, ведьма. — Я покачал головой, в очередной раз поражаясь этой невообразимой женщине. — Я даже не стану тебя уверять в том, насколько эти прохвосты умеют затуманить голову. Ты и сама всё поймёшь.
Она не стала фыркать или надсмехаться над моими словами, что не могло меня не порадовать. Просто посмотрела на меня с сомнением, пожала плечами, как бы говоря, что и вправду вот-вот всё поймёт. После чего вытащила из мешка книгу и, как ни в чём не бывало, шагнула прямо на ковёр из крошечных цветов. Я только и успел, что взвыть, да ринуться за ведьмой, мысленно рисуя себе всё, что сделаю с ней за эту вольность.
— Стой, дурная! — возопил я, с ужасом глядя на то, как Лопух следует за ведьмой, словно готов выполнять её любую, даже самую глупую прихоть. — Там опасно!
Она обернулась ко мне, посмотрела всё с тем же недоумением, и мне ничего не оставалось делать, как поравняться с нею вместо того, чтобы потащить Машу назад, к безопасному краю нагорья.
— Никакой опасности здесь нет, — зашипела она разъярённой кошкой. — Но если ты будешь так орать — прилетят панголы, и опасность появится.
— Выпороть бы тебя розгами, да так, чтобы сидеть неделю не смогла, — процедил я в ответ.
И это, слава Эбениусу, подействовало. Ведьма сначала округлила глаза, потом залилась краской, будто её эти слова не только смутили, но и пришлись ей по вкусу. А потом забормотала что-то о каких-то серых оттенках, уткнувшись носом в раскрытую книгу, которую держала кверху тормашками. Мне лишь осталось пожать плечами и заняться тем, в чём я мог быть сейчас особенно полезен. Прислушиваться к каждому звуку, призывая на помощь инстинкты волка, чтобы не упустить приближения панголов.
— Ох! — неожиданно вырвалось у ведьмы, и я вновь дёрнулся к ней, чтобы защитить от опасности, которой не видел. — Я слышу! Слышу!
Она вручила мне книгу, отвела от уха прядь волос и нахмурилась, уставившись в землю. А ковёр из цветов под её ногами качался, будто вторил её мыслям. Их, разумеется, я прочесть не мог, но отчего-то думалось мне, что связаны они с волшбою и колдовским нагорьем, на котором мы стояли.
— А я ничего не слышу, — буркнул, чувствуя себя дураком, и тут же получил в ответ предостерегающее шипение кота.
— Тчш-ш!
Происходило что-то непонятное, чему я не мог подобрать определения. С одной стороны, вроде бы и чуял я неладное, но с другой тишина, в которой ведьма смогла что-то расслышать, заставляла дивиться всему, что видел.
Мара опустилась наземь, утопая коленями в сиреневом ковре, цветы обволокли её, двигаясь в такт покачиваниям ведьмы, и тут я понял, что она услышала.
— Адире… адире! — повторяла Маша, положив ладони на землю, будто оттуда доносился глас, который могла разобрать только она. — Экспергисимини!