Даже отступление Врангеля в Крым, бедлам и драки за место на пароходе, отходившем из Севастополя, Валбицын вспоминал спокойно. Вероятно, потому, что именно тогда больше всего чувствовал себя человеком — он мог все, и его боялись, перед ним, обычным поручиком, дрожали полковники, не говоря уже о красных, которых расстреливали сотнями.
Да, Валбицын был твердо убежден в этом, — не было у него лучших лет, чем времена революции в России. В конце концов, черт с ним, что едва унес ноги из Севастополя, но ведь остались и приятные воспоминания на всю жизнь.
Действительно, лучших лет не было. Потом пришлось вести полунищенское существование в одном из врангелевских военных формирований в Болгарии. Однако, слава богу, полковник Боровиков не забыл своего верного помощника: когда Гитлер взял власть в Германии, вызвал Валбицына в Берлин, пристроил на тепленькое место в абвере — чинов и взлетов оно не обещало, но обеспечивало определенный комфорт и возможность иметь ежедневную бутылку шнапса, а то и коньяка, без чего после болгарских мытарств Валбицын уже не мог обходиться.
Забылось и то, что когда-то вытерпели от немцев в землянках под Псковом и Брестом, как стреляли по швабам и ходили в атаки, теперь лишь на них возлагали надежды, теперь только с их помощью можно было добраться до села под Орлом. И Валбицын-таки побывал там, правда, уже без расчета возвратить отцовское имение. Он хорошо изучил своих новых хозяев и не сомневался: не такие они, чтоб разбрасываться добром, не отдадут, что прилипнет к рукам, даже самому преданному служаке, тем паче такое село, как их, орловское.
Кажется, перед войной там создали совхоз, настроили черт знает что, и война обошла все это, сохранился даже дом, где когда-то барчук Кирилл вылеживался на кожаном диване. Правда, при Советах там помещалась музыкальная школа.
Валбицын был искренне удивлен: зачем? Разве этим Иванам, Петрам и Марусям нужна музыка, неужели это для них привезли сюда пианино и даже роскошный немецкий рояль?
Рояль сразу отправили по назначению, кому-то из высокопоставленных помощников адмирала Канариса. Он возвратился на свою родину, и теперь по его клавишам больше не барабанила красная босячня. Правда, Валбицына не радовало и то, что какой-то майор или оберст будет извлекать из него божественные звуки Бетховена. Плевать ему на всех, вместе взятых, полковников и штандартенфюреров. Инстинктивной неприязни к швабам он не мог преодолеть всю жизнь, хотя ничем не выказывал этого, верно служа рейху.
Валбицын покосился на Кранке. Еще не уснул, впрочем, кажется, книга захватила его.
Валбицын предложил:
— Налить?
Гауптштурмфюрер покачал головой, и Валбицын подумал: ну зачем? Зачем беречь свое драгоценное здоровье, когда неизвестно, проживешь ли еще хотя бы сутки? Проклятая немецкая уравновешенность и уверенность, что все плохое минует тебя. Не то что славянская бесшабашность. К тому же этот Кранке презирает его, Кирилла Валбицына, соотечественники которого не только разгромили всяких там паулюсов, манштейнов, но и штурмуют уже Берлин.
— Как хотите, — сказал он, — а утром я все равно оставлю это гостеприимное пристанище. Независимо от того, отзовется Краусс или будет молчать.
Кранке отложил книгу.
— Да, — согласился тот, — со штурмбанфюрером могло что-то случиться, а мы исполнили свой долг до конца. Жаль только, — кивнул на сейф, — Краусс оказался чересчур предусмотрительным.
— Был бы автоген, — вздохнул Валбицын, — мы бы быстро разделались с сейфом.
— А вы умеете?
— Не такая уж хитрая наука.
— Может, переговорить с Георгом?
— Опасно.
— Да, пожалуй, вы правы, — ответил Краусс, но не очень уверенно. Подумал немного и добавил: — Вы понимаете, с такими бумагами...
— Кум королю?
— Любая разведка заплатит за них.
— Еще и будет благодарна...
— Вы читаете мои мысли. В нашем с вами положении этот фактор может стать решающим.
— Закроют глаза на наше прошлое?
— Краусс гарантировал это.
— Ваш Краусс думает прежде всего о себе.