— А точно передача получится забойной?
— Если ты все так же расскажешь, как мне сейчас говорил, да еще добавишь некоторые подробности чисто военных операций — получится то, что надо. А если мы затем снимем еще пару сюжетов про то, как ты отрываешься на отдыхе — будет вообще полный кайф.
— Так я ж и ругнуться ненароком в камеру могу?
— Это не беда — вырежем.
Александр неуверенно почесал в затылке, и на лице его отражалась теперь вся гамма тяжких раздумий над сложившейся ситуацией.
— И вся передача про меня будет?
— Да.
— А кассету с ней дашь на память?
— Без вопросов.
— Тогда я согласен. Но чтоб моей морды никто не узнал, ясно? Я же, сам понимаешь, не хочу лишних приключений на свою задницу.
— Естественно.
— А на «моей» кассете можешь меня и показать, чтобы я мог своим друзьям ее ставить.
— Хорошо.
— А когда снимать будешь?
— Хоть сегодня.
— Тогда вот что. Я сейчас уже немножко не в форме, давай завтра, а?
Коля не верил в свою удачу.
— Давай.
— Тебя можно будет найти?
— Вот мои телефоны, — он протянул Александру свою визитку.
— Хорошо, завтра я позвоню.
— Александр, — Николай поднялся из-за стола, понимая, что разговор окончен, — я, честно говоря, не знаю почему, но очень хочу тебе верить.
— Спокуха, шеф. Я же сказал — значит, позвоню, ведь я еще не совсем пьян.
— Тогда я буду ждать. Пока. До завтра.
— Давай, жди.
Они пожали друг другу руки, и Николай ушел не оглядываясь. Он просто все еще не верил, что настоящий наемник придет к нему в студию…
Александр сдержал свое слово, и передача о нем, белорусском наемнике, воюющем на стороне сербов в бесконечном и беспросветном Балканском конфликте, снятая в рекордно короткие сроки (день разговора в студии и три дня «гуляния» по городу), удалась на славу.
Получился острый, живой, по-настоящему забойный сюжет о еще одном виде бизнеса, в который бросает безжалостная судьба наших людей.
Воистину были правы когда-то китайцы — не дай Бог никому на этом свете жить в эпоху перемен…
На следующую тему Самойленко вывел так и оставшийся ему неизвестным один человек. Как-то в студии раздался телефонный звонок.
— Это Самойленко?
— Да, я.
— Это вы готовите программу «Деньги»?
— Не лично я — наша бригада.
— Но я бы хотел встретиться лично с вами.
— Зачем?
— Мне кажется, вас заинтересует тема, которую я хочу предложить.
Николай на мгновение задумался — после того, как его избили в собственном подъезде, он поневоле стал осторожнее в контактах. Но, с другой стороны, ничего существенного, достойного внимания и расследования в последнее время не подворачивалось, и подсказка незнакомца могла оказаться весьма неплохим подспорьем в их работе.
— Хорошо. Когда мы сможем увидеться с вами и где? Может, придете ко мне в студию?
— Нет, мне кажется, будет лучше, если мы встретимся на нейтральной территории где-нибудь в центре. Вы сегодня сможете, Николай?
— Вы знаете, как меня зовут?
— В титрах указано, в вашей же передаче.
— Да, конечно.
— Так как насчет сегодня?
— Хорошо, давайте сегодня. Но только вечером, после работы, часиков в семь-восемь, не раньше.
— Где?
— Например на площади Калинина, у памятника. Там всегда народу немного.
— Согласен. Буду вас ждать, — ответил голос. — До встречи.
— Эй, погодите! А как я вас узнаю? — поинтересовался Николай, которого все более веселила секретность, которой окружал обстоятельства их встречи неизвестный, желающий стать информатором.
— Я вас сам узнаю и подойду — по телевизору не раз имел удовольствие лицезреть вашу физиономию.
— Судя по вашей интонации, — почувствовал вдруг себя задетым Николай, — мой «фэйс» не произвел на вас особого впечатления.
— Давайте поговорим с вами обо всем при встрече. До свиданья, Николай, — ив трубке раздались короткие гудки отбоя…
Вообще-то Коля уже привык к подобным звонкам.
Девяносто девять процентов таких сообщений было заведомой дезинформацией или, в лучшем случае, результатом разыгравшегося воображения.
Самойленко, например, стал искренне сочувствовать «кагэбэшникам», которые придумали «телефон доверия» — тот бред и стопроцентная клевета, которую с удовольствием были готовы «поставлять» бывшие советские граждане на своих соседей; друзей или знакомых, могли свести с ума кого угодно, если только не относиться к звонкам «доброжелателей» с определенной долей скепсиса и юмора.
Но встречались среди подобных звонков и такие, какие подпадали для журналиста под разряд настоящих находок — как с тем скандальным видеосюжетом из сауны, например. Поэтому Коле волей-неволей приходилось «отрабатывать» те сообщения добровольных информаторов, которые, как он полагал, порой могут привести к успеху…
Без пяти семь Самойленко, оставив машину в ближайшем переулке, вышел к памятнику — одному из многих образчиков соцреализма, торчавших в этом городе, как в заповеднике социализма, буквально на каждом шагу. Задумчивый, одухотворенный и целеустремленный четырехметровый «всесоюзный староста» шагал куда-то, грозя вот-вот спрыгнуть со своего гранитного постамента.
Николай не спеша прошелся взад-вперед перед памятником, поминутно оглядываясь по сторонам и приглядываясь к проходившим мимо людям, — кто же все-таки вызвал его на эту встречу?
Прошло примерно двадцать минут, но «доброжелатель» не появлялся.
На холодном ноябрьском ветру Николай здорово продрог и, чтобы хоть немного согреться, быстрым шагом направился к расположенному неподалеку газетному киоску, поторчал около него, но так ничего и не купив, вернулся к памятнику, снял перчатки и стал растирать замерзшие руки.
«Черт! Жду еще пять минут — и сваливаю», — категорически решил он, взглянув на часы — минутная стрелка подбиралась уже к половине восьмого.
Но и через пять, и через десять минут незнакомец так и не появился.
Чертыхаясь про себя и злясь на собственную доверчивость, Коля, плюнув, быстро направился к своей «БМВ», расстроившись из-за того, что потерял столько времени вместо того, чтобы провести этот длинный осенний вечер со своими девчонками — Наташкой и Леночкой.
Он уже открыл замерзшими негнущимися пальцами замок машины и взялся за ручку дверцы, собираясь сесть за руль и рвануть побыстрее с этой проклятой площади к себе домой, в родную Малиновку, когда за спиной у него вдруг раздался знакомый голос:
— Николай?
Самойленко вздрогнул от неожиданности и резко обернулся.
— Да. Это я. Это вы мне звонили?
— Я.
— Насколько я помню, мы договаривались на семь, а сейчас уже, — Коля глянул на часы, — без двадцати восемь.
— Я тоже пришел ровно в семь, — спокойно ответил незнакомец, невысокий пожилой мужчина в дорогом пальто и норковой шапке, в очках в золоченой оправе на ухоженном лице, — но мне нужно было время, чтобы убедиться, что вы не привели за собой хвост.
Только теперь Коля разглядел, что нос и щеки у незнакомца, как и у него самого, покраснели от холода — видно, и впрямь он торчал все это время где-то рядом.
«Хорошо, что хоть дождя сегодня нет», — почему-то вдруг подумал Самойленко.
— Про какой хвост вы говорите?
— Про наблюдателей.
— Господи, кому мы нужны.
— Уж поверьте, нужны. Но слава Богу, что наша встреча, видимо, окажется для них сюрпризом.
— Да вы можете говорить толком — для кого? Кому вы здесь готовите сюрпризы?
— Все в свое время, молодой человек, все узнаете, не спешите. Может, зайдем во двор этого дома — там есть лавочка, сядем, поговорим.
Коля аж содрогнулся от ужаса, представив себе, что снова придется торчать на этом проклятом пронизывающе-колючем осеннем холоде.