И радостные, упоенные своей победой парижане восторженно рукоплескали своему доброму королю, примирившемуся, как они думали, с чистым сердцем со своим народом и доказавшему, что он может и хочет стать королем свободных французов.
Но это была иллюзия. Королевский двор и не думал мириться с понесенным им поражением. Через два дня после падения Бастилии братья короля, а вслед за ними многие представители родовой аристократии бежали за границу. Король, королева, придворная камарилья обдумывали план реванша.
Революция победила 14 июля в Париже, но борьба еще только начиналась, главные сражения были впереди.
Абсолютизм был сокрушен, но феодальный строй и возглавлявшая его монархия еще не были даже поколеблены в своих позициях. За их плечами стояла вся феодально-крепостническая Европа.
Что же делал Жан Поль Марат, доктор медицины, отдавший предпочтение «науке политики» в эти решающие дни и часы истории?
Он изложил свои взгляды на стоявшие перед страною задачи в двух изданных им брошюрах — «Даре отечеству» и «Добавлении», о которых речь была выше.
Но человек действия и умудренный опытом литератор, он не переоценивал возможные реальные результаты своего литературного выступления. Он его дополнил рядом практических шагов.
Марат попытался прежде всего сблизиться с теми политическими деятелями — депутатами Национального собрания, которые, по его признанию, «казались ему тогда наиболее пылкими патриотами». Он называет имена: это были ле Шапелье, Сиейс, Рабо де Сен-Этьен, Барнав, Дюпор.
Между этими людьми были немалые различия, и судьба их в дальнейшем сложилась также неодинаково.
Тридцатилетний Рене Исаак ле Шапелье, депутат от Бретани, преуспевающий адвокат, буржуа с ног до головы, азартный картежник и жуир, обладал недюжинным ораторским даром, самоуверенностью, быстрой сметкой. Он быстро выдвинулся и в Якобинском клубе и в Национальном собрании, где выступал едва ли не чаще всех других депутатов, и вскоре завоевал себе репутацию одного из лидеров левого крыла Собрания. Позднее он поправел, в 1791 году прославил свое имя печально знаменитым декретом против рабочих; после свержения монархии в 1792«году эмигрировал, но, опасаясь за свою немалую собственность, вернулся тайно в страну, был вскоре же арестован и казнен.
Аббат Эммануэль Жозэф Сиейс, несмотря на свою черную рясу, был депутатом третьего сословия и успел стяжать себе громкую известность политическими памфлетами против абсолютистского строя. Один из них — «Что такое третье сословие?» — являвшийся в своем роде манифестом буржуазии, имел огромный успех накануне созыва Генеральных штатов и создал его автору имя в стране.
Но в отличие от сангвинического, быстрого на слова и действия ле Шапелье Сиейс был политическим деятелем осторожным и осмотрительным. Он был скуп на слова. Вначале, когда благодаря своей известности и авторитету он мог рассчитывать на одно из первых мест, он выступал в Собрании с речами почти программного характера. Его престиж был так велик, что к каждому его слову прислушивались с благоговением. Мирабо называл его «нашим дорогим учителем». Но человек неглупый и наделенный тонким политическим чутьем, Сиейс довольно рано предугадал, что надвигаются крутые времена. Он стал выступать все реже, и то предпочтительнее на закрытых совещаниях или в совсем узком кругу. Вскоре он совсем сомкнул уста и в течение ряда лет упорно хранил молчание.
Вокруг него бушевали страсти, возвышались и низвергались в небытие прославленные вожди и политические партии. На его глазах к власти пришли фейяны, их место заступили жирондисты, жирондистов свергли якобинцы, наступило грозное время якобинского террора? потом, казалось, непобедимые якобинские вожди сложили головы на эшафоте 9 термидора, к власти пришли термидорианцы, затем наступил режим Директории; каждый из этих крутых поворотов истории сопровождался горячими и страстными речами — одни обвиняли, другие оправдывались, а Сиейс с бесстрастным лицом слушал и молчал.
Тогда как его былые сверстники и товарищи, сраженные ударами революции или контрреволюции, давно уже покоились в могилах, Сиейс, всех пережив, всех «перемолчав» и перехитрив, умер в восьмидесятивосьмилетнем возрасте, во времена июльской монархии.
Жан Поль Рабо де Сен-Этьен был и тезкой и ровесником Марата. Протестантский пастор в городе Ним, он приобрел до революции известность своими философско-социологическими сочинениями и в особенности «Рассуждениями о правах и обязанностях третьего сословия». Несмотря на свое духовное звание, он был избран от нимского сенешальства депутатом третьего сословия. В Национальном собрании он пользовался первое время репутацией человека честного и прямого; он прославился своими выступлениями в пользу свободы религии. Когда позже, в 1791 году, Учредительное собрание выработало, наконец, конституцию и Людовик XVI ее утвердил,
Рабо де Сен-Этьен высказывал мнение, что раз король принял конституцию, то революцию надо считать законченной. Эта точка зрения, выраженная в то время, когда революция лишь поднималась на новую, более высокую ступень развития, с неизбежностью Привела бывшего депутата от третьего сословия Нима к конфликту с революцией. В 1793 году Рабо де Сен-Этьен был казнен.
Антуан Барнав, один из самых молодых депутатов Учредительного собрания — в 1789 году ему было двадцать восемь лет, дворянин, сын адвоката и сам адвокат по профессии, в начале революции слыл одним из самых решительных и смелых политических деятелей. Этим он был обязан не только своей личной храбрости, проявленной в нашумевшей дуэли с правым депутатом Казалесом (Барнав и раньше, семнадцати лет, дрался на дуэли), но больше своими радикальными политическими взглядами. Особенное негодование в лагере аристократов вызвало публичное одобрение Барнавом казни народом ненавистных королевских чиновников Фулона и Бертье. «Столь ли уж чиста эта кровь, которая льется?» — воскликнул Барнав в ответ на негодующие возгласы реакционеров. Эту фразу ему не хотели простить. Аристократы его называли «гиеной», «Барнавом Нероном», «кровопийцей». В Учредительном собрании он, естественно, стал одним из вожаков левого крыла. Именно к этому времени относится сближение с ним Марата.
Барнав был автором интересных социологических этюдов и размышлений о революции, в которых он обнаружил стихийное тяготение к материалистическому пониманию истории.
Один из самых левых депутатов в Парижском собрании 1789 года, Антуан Барнав по мере развития революции стал праветь. Вместе со своими друзьями Адрианом Дюпором и Александром Ламетом, он входил в так называемый «триумвират», пытавшийся после смерти Мирабо взять в свои руки руководство партией конституционалистов и через нее — политикой Учредительного собрания. Основная политическая цель, к которой стремился «триумвират», заключалась в том, чтобы остановить революцию в достигнутых пределах. Революция смела этих политиков, переоценивших свои возможности. Барнав был казнен в 1793 году.
Адриан Дюпор, депутат Генеральных штатов от парижского дворянства, одним из первых перешедший к третьему сословию, в Учредительном собрании примыкал к его левому крылу, но он также быстро повернул вправо и в 1791 году стал тайным советником короля и после всяких злоключений спасся бегством. Впрочем, он ненадолго пережил Барнава и умер в Швейцарии в 1798 году.
Как ни различны были политические биографии этих людей и как ни сложны были отношения между ними самими (Барнав, например, был противником Сиейса), в начальный период революции все они имели и нечто общее. В 1789 году, до октябрьских событий, о которых речь пойдет позже, и ле Шапелье, и Сиейс, и Рабо де Сен-Этьен, и Барнав, и Дюпор представляли собой самое действенное левое крыло Национального собрания. Их объединяло также и то, что все они выступали против признанных лидеров Учредительного собрания: Мирабо, Лафайета и Байн, влияние которых в 1789 году, в особенности первых двух, было огромным.