Марат сумел правильно оценить значение 25 сентября. Он понял всю глубину ненависти к нему Жиронды, он разгадал черные, преступные замыслы вождей партии. «государственных: людей». Бриссо, Пьер Бриссо, его давний друг и почитатель, прячущийся всегда в тени, незримым движением руки выпускающий на сцену Верньо, Барбару, Буало, он не удовольствуется меньшим, чем голова Жана Поля Марата.
Друг народа поведал читателям, как в тот же день, или, вернее, в тот же вечер, когда Марат возвращался из Конвента, двое злодеев — двое убийц, выйдя вслед за ним из зала, продолжали преследовать его до площади Карусели, Другу народа пришлось обратиться за помощью к отряду федератов, по счастью встретившемуся на его пути.
Марат не сомневался в истинном значении памятного дня 25 сентября.
Он писал в своей газете:
«Я приглашаю читателя задуматься над злодейством клики Гаде — Бриссо… Друзья отечества будут знать, что 25 сентября эта клика устроила заговор, чтобы уничтожить меня мечом тирании или кинжалом разбойников. Если я паду под ударами убийц, в руках друзей общества будет нить. Она приведет их к источнику».
Эти слова Марата были пророческими.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ
20 ноября в Тюильрийском дворце случайно был открыт потайной железный шкаф короля. В шкафу была найдена секретная переписка, в том числе письма Мирабо, Лафайета и других бывших видных деятелей революции к Людовику XVI. Разоблачения, вызванные документами, найденными в потайном шкафу короля, возбудили глубокое негодование народа. Оскорбленные в своих чувствах, люди разбивали бюсты Мирабо. Конвент предложил завесить портрет Мирабо, висевший до сих пор в зале заседаний.
Престиж Марата поднялся еще выше. И этот возросший авторитет он бросает теперь на чашу весов в момент ожесточенных споров между Горой и Жирондой, возникших в связи с вопросом в судьбе короля.
Что делать с королем? Народ и демократические организации, поддерживаемые депутатами Горы, единодушно требовали предания короля суду. Жирондисты вынуждены были пойти на эту уступку, и с ноября 1792 года в Конвенте начались споры по вопросу о судьбе короля.
Жирондисты — об этом речь была раньше — пытались ёще накануне 10 августа сохранить монархию, а позже, когда король стал узником крепости Тампль, старались избежать процесса. Когда же стало очевидно, что процесс неизбежен, и когда процесс начался — Людовика XVI стал судить Конвент, — тогда жирондисты начали изыскивать разные способы, чтобы любым путем сохранить королю жизнь.
Максимилиан Робеспьер, Сен-Жюст, один из самых молодых депутатов Конвента, и, наконец, Марат выступили за казнь короля. С первых же дней в большой дискуссии, развернувшейся в Конвенте, Марат настойчиво добивался казни короля.
Он объяснял: «До тех пор пока Людовик Капет будет жить и пока какое-нибудь непредвиденное обстоятельство может вернуть ему свободу, с ним будут связаны различные попытки всех врагов революции. И если тюрьма не станет очагом их вечных заговоров, она непрерывно будет их сборным пунктом. Не будет свободы, не будет безопасности, не будет мира, не будет покоя для французов, не будет надежды на освобождение для других народов, пока не будет срублена голова тирана».
Позже, когда жирондисты стали искать различные поводы для того, чтобы воспрепятствовать приведению приговора в исполнение, когда они требовали, чтобы был поставлен на обсуждение народа вопрос о том, казнить ли Людовика XVI, а если казнить, то насколько отсрочить его казнь, Марат вновь выступил против этих уверток. «Преступления Людовика XVI установлены, им нет числа и оправдания; нация требует от вас их отмщения, и вы не можете уклониться от того, чтобы приговорить тирана к смертной казни».
Марат был полон решимости противодействовать группе вертких интриганов из числа жирондистских вождей, прилагавших все старания, чтобы спасти жизнь бывшему королю.
Жирондисты действовали так отнюдь не потому, что их вдохновляли идеи отвлеченного гуманизма. Марат был глубоко прав, когда отказывался принимать жирондистские обвинения в кровожадности и возвращал эти обвинения их авторам. Тога поборников гуманности, рыцарей милосердия, которой прикрывались позднее жирондисты, была лишь своеобразной маскировкой.
Это один из главарей жирондистов, Инар, первым ввел зловещую формулу: «Под словом «ответственность» мы подразумеваем смерть»; позднее, во времена белого террора, он дал ужасающие доказательства того, как он претворял эту формулу в жизнь. Барбару, Жансонне, Бюзо, Кондорсе и, конечно же. скрывающийся за их спинами вожак и вдохновитель партии Бриссо — все они с 1791 года требовали применения смерти тем, кого они считали своими политическими противниками.
Их сокровенные мысли, истинные мотивы их поведения с предельной отчетливостью выразил Гаде в доверительном обращении к своей жене: «Я сделаю все, что сумею, чтобы спасти Людовика XVI. Если бы гуманность и не советовала этого, то интерес страны все же требовал бы этого».
Конечно, речь шла не об интересах страны, и Гаде это раскрыл откровенно в следующих за приведенными словах: «Он является последним защищающим нас оплотом; если падет его голова, то за ней последуют и наши».
Но эти тайные мысли Гаде, Бриссо, Верньо были хорошо поняты Маратом.
Именно Марату принадлежало знаменитое предложение — ввести поименное голосование по вопросу о судьбе короля. Марат не ошибся, внося этот проект. Он знал двоедушие, трусость, слабость своих противников. И действительно, когда началось поименное голосование, тайные пособники короля, которые накануне 10 августа давали ему советы, как удержать за собой престол, — Верньо, Гаде и другие жирондисты — не посмели выступить за сохранение жизни Людовику Капету и голосовали за казнь.
Жестокая борьба, которую Марат вел против своих политических противников, против «свободоубийственной партии» Бриссо, Верньо, Жансонне, заставила его внойь столкнуться с испытаниями судьбы. Ему угрожают кинжалом. Когда он идет по улицам, за ним следуют какие-то подозрительные личности. Он получает угрожающие письма. Ему попадается на пути портфель, набитый деньгами, который он спешит тут же сдать властям. Его большая квартира на улице Кордельеров теперь находится не случайно под наблюдением драгун. Депутату Конвента, облеченному депутатской неприкосновенностью, самому знаменитому политическому журналисту и оратору Франции доктору Марату снова приходилось нередко скрываться по ночам. В своей газете он пишет, что «вновь уходит в подполье», ибо, обладая неприкосновенностью личности, он в то же время не может поручиться, что с ним ничто не произойдет.
Жирондисты преследовали его по пятам, выдвигая против него самую чудовищную клевету. Но Марата нельзя было ни застращать, ни подкупить. Он продолжал ту же борьбу, нанося разящие удары клике Бриссо — Гаде.
«Кто эти люди, пытающиеся сейчас помешать нам казнить тирана, запугивая вражескими государствами? — спрашивал в одном из номеров своей газеты Марат. — Это все те же, кто толкал нас на войну год назад, внушал презрение к объединившимся державам. Бесстыдные лицемеры, у них есть принципы на заказ для каждого дня; их принципы приспособляются к обстановке, ко времени, к месту, к людям. Вчера они проповедовали нам войну, сегодня проповедуют мир, они будут дуть одновременно на холодное и горячее, если им только удастся таким образом скорее обмануть народ и добиться осуществления своих преступных замыслов.
Отбросим это подлое фиглярство, с которым соединяется малодушие, алчность, тщеславие, страх перед наказанием. Они первыми отбросили бы их, эти нелепые принципы, если бы они не служили их замыслам.
К опасениям, которые они стремятся нам внушить, они добавляют лживое уважение к сохранению закона, лживое рвение к правосудию, лживые идеи величия. Послушайте, как они унижают троны, восклицают, что короли являются людьми, только людьми, даже меньше, чем людьми, они, всегда бывшие жалкими лакеями деспота, недавно царствовавшего над нами…»