- С Арви Косоненом я договорился поймать Марбу и продать. Я не совсем хорошо чувствовал себя при
мысли об этом, потому что отнимал у него свободу. Его место в конце концов было в тундре, а не в клетке. Но что мне было делать, чтобы сохранить его живым? Арви хотел найти покупателя и навязать его мне на шею. Поэтому я остался на озере, чтобы наблюдать за Марбу, хотя был нужен на мельнице. Не мог же я продать его, не зная где он находится.
- Можно было заманить его к избушке.
- Я даже хотел этого, но не нашел его. Марбу ведь стал взрослым медведем, которого нельзя привязать на веревку и увести. Я хотел сделать это с помощью Тулли, потому что они хорошо понимали друг друга.
- Но Марбу пропал?
- Да, я его больше не видел. Зато обнаружил на другом берегу озера один след, который не мог принадлежать человеку. Как ты знаешь, старый медвежий след очень легко спутать с человечьим.
Однако на этот раз я не заблуждался. Естественно, что моей первой мыслью было: Марбу! Но медведица хромает, ты знаешь. Ее след неровный, поэтому я его и узнаю. Это была она.
Теперь можешь себе представить, что мне не сиделось больше в избушке. Я был с «Дриллингом» в тундре. Два дня обыскивал местность и не мог найти другого следа. Снова и снова приходил к озеру, осматривал следы и поворачивал обратно. Можно было сойти с ума.
Пришел Арви Косонен; он еще не написал письма и хотел знать, выйдет ли у нас дело с Марбу. Я выругался, проклял Обоих медведей и решил идти домой. Хотел бы я посмотреть, как они одного поймают, а другого убьют. Впрочем, какое мне до этого дело? С тех пор как Тулли не стало в избушке, я не знал радости.
- Где же он был? - поинтересовался я.
- Дома, потому что он ведь стал не пригоден для охоты. Не брать же с собой собаку в тундру только ради удовольствия. Но, должен признаться, вскоре я изменил этому правилу и снова взял его с собой, чтобы не быть одному. Пришлось горько раскаяться в этом.
Итак, вместе с Арви я пришел сюда к озеру, совсем не думая об охоте, и очень удивился, увидев стоявшую перед нами собаку. В тундре собаки не редкость; если они теряют оленьи стада, то потом долго блуждают, прежде чем найдут дорогу обратно. Арви глянул мельком на нее. Когда же собака повернулась и хотела бежать, я понял, что это волк, сорвал «Дриллинг» со спины и послал ему вдогонку по ошибке заряд дроби.
Крупную дробь в ногах волк не переносит, поэтому он опрокинулся. Бежать он уже не мог, свернулся в клубок и ждал нас.
«Ты сошел с ума!»,- услышал я рядом голос Арви. Он, вероятно, все еще считал, что это собака. Я всадил бедному животному пулю промеж глаз, чтобы оно быстрее сдохло.
- Так ты заработал премию, Хейка? - спросил я.
- Да,, но шкура мало на что годилась. Я выдубил ее и положил перед кроватью Сигне.
Хейка отнес шкуру домой, пробыл там некоторое время, а потом отправился снова ловить рыбу. Чтобы не быть одному, он взял с собой Тулли. Собака в глуши может быть хорошим спутником. С ней говорят, она пытается понимать человека, и на нее всегда можно положиться, если она прилично выдрессирована. Хейка больше не думал о медведях, а потому повесил свое ружье на гвоздь; ему было достаточно присутствия собаки.
Они с усердием ловили рыбу, отвозили ее к дороге, снова уходили в глубь леса и продолжали ловить. Так проходили дни за днями, пока вдруг не появился иностранец с поразительно дорогим биноклем.
ИНОСТРАНЕЦ ОХОТИТСЯ
- Конечно, сразу бросается в глаза, если кто-нибудь приходит сюда с биноклем на животе и не понимает ни одного слова,- продолжал Хейка.- Он был высок и силен, носил темно-зеленый грубошерстный костюм и изящный «Дриллинг». Вероятно, он был неплохим человеком.
- Но не по отношению к тебе, Хейка.
- Я простой человек, Эрих, и ты простой, именно поэтому мы другие. Он залопотал и посмотрел на меня удивленно. «Говорите вы по-шведски?» - спросил я его. Говорить он, собственно, не мог, однако понимал кое-что. Ну, хорошо, я принял его, чтобы ему не оставаться под открытым небом. Но что он хотел делать со своим «Дриллингом» в летнее время в этой местности, было для меня сначала загадкой. Стрелять из него форелей он определенно не хотел. Тулли не обращал на него внимания. Хотя он и не рычал на него, но не позволял себя гладить и не шел с ним даже до порога. Вполне возможно, что его беспокоили чужие слова человека.
- Что же ему было нужно? - прервал я Хейку.
- Сперва совсем ничего. «Дриллинг» он повесил на стену, а сам бегал вокруг и присматривался к местности. Больше всего его интересовали птицы. Он зарисовывал их. По вечерам клал мне на стол стопу изрисованных листов. Впрочем, я хорошо с ним уживался. Часто мы сидели у очага, чадили, словно фабричные трубы, нанизывали вяленую оленину на палку и держали на огне. Когда мы жевали ее, то чувствовали себя очень уютно. Ты же знаешь, как это бывает.