Его все давно увидели. И первым делом его увидел Македонский, а увидев - замолчал, чем заставил замолчать и остальных.
Все смотрели на этого лопоухого веснушчатого паренька в тяжелой боевой амуниции, прижимавшей его к земле, как двухсотлетнюю черепаху прижимает к земле панцирь, и было совершенно непонятно, знают ли они, почему молчат, и правда ли, что молчат они по одной и той же причине.
К примеру, я бы ни за что не поверил, что небритый гражданский замолчал потому, что почувствовал в Марцелле что-то необычное. Нет, он замолчал потому, что замолчали все. Инстинкт толпы, и только. Вот Скрылев с Быковым, эти - да, эти два олуха замолчали именно потому, что знали, кто такой Марцелл и чем он у нас занимается... Только вот никак не получалось представить, почему замолчал истекающий кровью Македонский, боевой офицер, кавалер орденов и просто убежденный вояка. Его лицо стоило видеть.
Это было лицо ребенка. Лицо мальчишки, впервые попавшего в цирк. Лицо мальчишки, которого отругал папа, а потом неожиданно приласкала мама. Лицо, успокоенное теплотой. Оно смотрело с боязливой надеждой, как, наверное, смотрят юноши на обнаженных девушек, если все у них идет как надо, без этой обычной грязи, без пьяного дешевого бормотанья и потного обжимания в темных подъездах... Лицо Павла, у которого исчезли синяки...
Рядом с Марцеллом стоял мой старый знакомец Вано, и его тоже стоило видеть. Жалобно подвывая, он тянул Марцелла за рукав и шептал что-то неразборчивое, что-то вроде: "Ну, пойдем отсюда, ну, пожалуйста, ну, не надо..." И это, наверное, было самое главное: хрупкий лопоухий Марцелл и сильный волевой Вано, ныне согбенный и жалкий.
Что-то во мне оборвалось. Я вдруг неуверенно подумал, что будет совсем неплохо, если Марцелл до меня дотронется. В том, что он пришел сюда дотрагиваться до кого-то, я нисколько не сомневался. Это было само собой разумеющееся. Зачем еще он сюда приперся? А представить, как это будет, было нетрудно. Это было даже приятно представить. И я с удовольствием себе это представил.
Выражение лица у меня, наверное, сильно изменилось, так как я увидел, как Вано на меня глянул. Все понял, скотина. И заревновал.
- Ну, пойдем отсюда, ну, зачем тебе, ну, не надо, - залепетал он еще отчаянней.
А Марцелл задумчиво глянул на меня, глянул на Македонского, вежливо отмахнулся от Вано, посмотрел на светлые окна второго этажа, где находилась операционная, и, поправив ремень автомата, направился к крыльцу, и Вано, почтительно держащий его за рукав, потащился за ним, как песик на поводке.
- Ну, пойдем отсюда, - лепетал он еле слышно. - Ну, зачем тебе, ну, не надо...
Вскоре они исчезли в здании. Я осторожно глянул на Македонского и отвернулся. Никакой не ребенок, подумал я. Теперь, ребята, успокаивайте его сами...
- Это кто был? - нерешительно спросил небритый гражданский.
- Марцелл, - тихо ответил Скрылев.
Тут Македонский болезненно медленно раскрыл пасть, болезненно медленно набрал полную грудь воздуха - и заорал. Это была истерика.
Народ повернулся, чтобы успокоить его, и поэтому никто, кроме меня, не увидел давешнего капитана, обладателя жестокого прозрачного взгляда, забравшего Павла и обещавшего лечить нас прорубью и муравейником, если мы снова попадемся ему пьяными. Он выступил из темноты, как это обычно проделывают вампиры в старых фильмах - выплыл, точно на роликах приехал. Я даже вздрогнул, до того это было неожиданно.
- Где они? - бросил он недовольно.
- К-кто? - спросил я, обмирая.
- Двое с кэ-пэ-пэ. Только что были здесь.
Македонский вопил, как целое войско, но ни я, ни страшный капитан не обращали на него внимания.
- Внутрь зашли, - сказал я, указывая на двери подъезда. - Второй этаж.
Страшный капитан немедля двинулся к крыльцу.
Я посмотрел на свою руку, обвязанную грязными бинтами, посмотрел на спину страшного капитана, который уже поднимался по ступенькам, и вдруг до меня дошло: его надо остановить. Немедленно. Потому что ничего он не понимает и никогда не поймет... Я кинулся вслед за ним и, холодея от ужаса, схватил за руку. Страшный капитан брезгливо скосил глаза:
- Ты чё, крысеныш?
Как же хорошо, что я был не в себе! Потому что если бы я был в себе, я бы моментально одумался и отпустил бы эту чертову руку. Но я не одумался и руку не отпустил.
- Не надо вам туда, - пробормотал я.
Брови страшного капитана полезли вверх.
- Ты так считаешь, солдат? - спросил он с непонятным удовлетворением.
В следующий момент он схватил мое запястье, рванул, и я, прикусив язык и хрустнув позвоночником, с размаху врезался в кирпичную стену. В глазах привычно потемнело. Я медленно осел на корточки, холодная острая ступенька уперлась мне в колено. Страшный капитан некоторое время стоял надо мной, блестя жестокими прозрачными глазами, потом повернулся и продолжил подъем. Ничего не соображая, я бросился на него сзади. Мне удалось схватить его за портупею и приостановить. Каким-то неестественно быстрым движением он небрежно стряхнул меня с портупеи. Тогда я схватил его за штанину, затем, дернувшись изо всех сил, смог повиснуть у него на руке, но это было последнее, на что меня хватило. "Стервец паршивый, - зашипел страшный капитан прямо над ухом. - Ну-ка перестань! Покалечу ведь!.."
- Вано! - заорал я не своим голосом. - Вано!
Страшный капитан снова неестественно быстро дернулся, земля ушла у меня из-под ног, и тапочки куда-то улетели, но на этот раз я ни во что не ударился.