Миссис Зеленко приподнялась со стула у пианино, подняла руки над головой и снова стала с упоением бить по клавишам. Африканская маска загудела и упала со стены. Раздался звонок входной двери.
— О Господи, подожди, Тоня, это Ангел Смерти, — сказал мистер Зеленко. Он подошел к двери и воскликнул: — Да? — Из-за двери донеслось злое громкое кудахтанье на французском языке. Он ответил с соответствующим раздражением на том же языке, затем галльский диалог через закрытую дверь возобновился с нарастающей силой. Потом голос снаружи стал удаляться, что-то по-прежнему пронзительно выкрикивая.
— Почему-то она сегодня хрипит, — сказала миссис Зеленко.
Ее муж улыбнулся Марджори:
— Она живет через холл. Француженка, примерно восьмидесяти пяти лет, но еще в силе. Я видел, как она тащила вверх по лестнице кожаное кресло. Она сидит на одной овсянке и снятом молоке и читает вчерашние газеты, которые выбрасывают остальные жильцы. Я думаю, она миллионерша.
— О Алекс, не говори глупости, Ангел — не миллионерша, — возразила Маша.
— Посмотри, дитя, однажды я ее застал выбирающей финансовую страницу из нашего помойного ведра, и мы поговорили по этому поводу. Эта женщина знает каждую фирму, которая выплачивает дивиденды в последние пять лет… Я свой человек на Уолл-стрит, — сказал он, больше обращаясь к Марджори, — и могу объяснить, что значит, когда человек проявляет такую осведомленность. — Он повесил африканскую маску назад на стену и снял балалайку, висевшую рядом. — Хорошо, мы можем еще себе позволить немного цивилизованной музыки… Как насчет шерри-бренди, Тоня?
Вместе с бутылкой шерри-бренди миссис Зеленко принесла из задней комнаты большую картину в кожаной раме и протянула ее Марджори.
— Ты наверняка видела ее на сцене, — сказала она как бы между прочим.
Это была фотография Гертруды Лоуренс с посвящением: «Тоне Зеленке, экстраординарной пианистке».
— Да, колоссально иметь такую штуку! — восхитилась Марджори.
— Это она в шутку написала «Зеленке», — объяснила мать Маши. — Она меня всегда так называла, хотя знала, как правильно произносится моя фамилия.
Мистер Зеленко сделал маленький глоток шерри-бренди и начал петь русские песни, со знанием дела аккомпанируя себе на балалайке. После нескольких тактов жена и дочь присоединились к нему. Они сидели по обе стороны от него на софе, чуть раскачиваясь в такт музыке и сладко подпевая. Марджори свернулась клубком в кресле и чувствовала, что у нее на глазах выступили слезы. Это была грустная песня, но дело было даже не в этом. Странный пафос был в самих Зеленко: в маленьком седовласом мужчине, на лице которого парадоксально сочетались выражения цинизма и детской непосредственности, в его толстой, заметной, но непривлекательной дочери и жене, игравшей на пианино лучше, чем концертные пианисты, и как сокровище хранившей подаренную ей фотографию Гертруды Лоуренс с автографом.
Мистер Зеленко заиграл веселую танцевальную мелодию. Маша вскочила и не очень умело сделала несколько шагов, руки в боки, чуть запрокинув голову. Потом резко остановилась и сказала:
— Алекс, Алекс, подожди. У меня великолепная идея. Тоня, ты знаешь партитуру «Микадо», не правда ли?
— Правда, я уже несколько лет не играла ее, но определенно…
— Послушайте, Марджори Морнингстар сейчас исполнит «Цели своей возвышенной…».
— Колоссально, — сказал отец, отложив балалайку в сторону и позволив себе еще шерри-бренди.
Марджори стала отнекиваться, но Маша вытащила ее из кресла, а миссис Зеленко уже была за пианино и наигрывала мелодию из «Микадо».
— Продолжай! — сказала Маша. — У нас сейчас настоящая премьера. Сделаем то, о чем мы говорили.
Мать начала играть «Цели своей возвышенной…» с потрясающей энергией. Для прыжков было слишком мало места, но Марджи вошла в роль и все получилось прекрасно. Когда она закончила, Зеленко аплодисментами и возгласами выражали одобрение.
— О, она вторая Гертруда Лоуренс! — воскликнула миссис Зеленко. — Честно, это опять та же Герти, манера, с которой она держится, поворачивает голову…
— У тебя будет миллион долларов еще до того, как тебе стукнет тридцать, детка, — сказал мистер Зеленко. — Приходи, мы подумаем вместе, как им распорядиться. Не бери пример со всех остальных звезд. Тебе не надо умирать разорившейся.
— Я же говорила вам, она была великолепна, правда ведь? — настаивала Маша. Она сделала глоток бренди. — Ну, давайте выпьем за новую звезду. — Она наполнила три бокала до краев, раздала их по кругу и высоко подняла свой. — Выпьем за Марджори Морнингстар, за то, что произойдет с ней в Нью-Йорке в сороковом году… и за бедную маленькую Машу Зеленко, которая ее открыла!