Допустим, что все исконные и трудные вопросы философии разом обрушились на тебя, и срочно нужно найти ответ. Например: в какой ресторан пойти сегодня вечером? как затащить эту девчонку в постель? где еще раздобыть денег? — вопросы, на решение которых люди обычно и тратят свое время. Но я верю, что натолкнулся на свежее решение проблемы. Моя идея серьезна и оригинальна, и это может наделать шуму. Я и сейчас затрудняюсь выразить это словами. Буду ли я вообще способен на это? Не знаю. Может получиться книга. Вряд ли длинная, вряд ли легкая. А может быть, это будут диалоги в духе Сократа. Или серия взаимосвязанных эссе. Пока я делаю наброски. Вполне вероятно, что это никогда не выльется в большее, чем момент истины, раскаленная реальность, но я все же надеюсь, уверен: форма вот-вот придет мне в голову, как откровение, как идея в чистом виде.
Я философ, ты знаешь, и даже когда попал в эту религиозную ловушку, как бы ты ее окрестила, я смог-таки определить ее место в моей голове: Сантаяна, слегка подкрашенный Иаковом, что придает ей неожиданный бредовый оттенок. А мое отвращение? Оно не только к твоей религии, оно ко всем. Все религии более или менее схожи. Нельзя осуждать человеческую расу за то, что черной холодной бессмысленной темноте она предпочитает яркие мечты очередного мифотворца. И если пришлось бы делать выбор среди этих неисчислимых фантазий, трудно было бы сказать, чем твоя религия лучше или хуже. Но у меня неизлечимое пристрастие к фактам, холодным и отвратительным. Вот это и погубило «преподобного Эрмана», волею случая проповедника образца двадцатого века.
Но, если честно, моей новой идее трудно найти место. Поверь, Марджори, я знаю классические ответы, причем всех философов, просто пропитался ими. Видишь ли, все они страдали одной и той же роковой болезнью: они были философами. Значит, помочь они не в силах. Из своей клетки им не выбраться. Они любят слова. Им приятно рассуждать. Высшее благо они непременно представляют в понятиях разумного и нравственного. Не уйти им от этого, такова их природа. Их рассуждения напоминают мяуканье кошки. В то время как в обычных людях из этого цветущего зеленого мира нравственности мало, рассудка — еще меньше. Любителям бабочек дозволяется ловить столько бабочек, сколько им вздумается, а философам — столько же других философов. Правда, это не относится к тем, кто делает деньги и спит с красивейшими женщинами, но это отдельный вопрос. Остальному миру философия представляется чем-то вроде кислого винограда изощренного сорта, с помощью которого умные люди убеждают себя в том, что не стоит возиться с этим, когда делаешь деньги и имеешь красивых женщин. Но в то же время, в своем уважении к философам люди абсолютно искренни, Мардж, и искренни в восхвалении их. Такое отношение можно кратко выразить в следующих словах: да, философия — вещь реальная; каждому в мире следовало бы стать философом, кроме меня.
О'кей, — религия это старая заигранная комедия. Философия — кислый виноград для гениальных неудачников. Что остается? Все что угодно? Очевидно, много чего. Мир развивается, он хорошо организован, люди носятся как сумасшедшие, напрягаются на работе. Можешь смеяться, но хаоса нет, нет массовых самоубийств. Что-то должно тогда стоять за этой активностью? Какая-то опорная и направляющая идея, что-то, что ведет нас всех? Что это?
Ты скажешь, что у марксизма есть ответы на все мои вопросы, не ты, так кто-нибудь еще. Но ответа вообще нет. Даже если наградить этого Карла такой бородой, как у Адама Смита, то все равно, вряд ли миру от этого станет лучше. Но, допустим, марксисты абсолютно правы. Остается главный вопрос: почему кто-то должен беспокоиться, коммунист он или не коммунист? Зачем вся эта самоотверженность? Работа на износ? Зачем улучшать общество? Зачем вообще что-то делать? Чего мы хотим в действительности? Что нас всех, коммунистов, капиталистов, композиторов и маленьких Марджори Моргенштерн в том числе, заставляет двигаться? Желание увидеть на Сорок четвертой улице в Вест-Энде огромные буквы «Марджори Морнингстар», сияющие электрическим огнем? — Он остановился и пристально поглядел ей прямо в лицо.
— Но если тебе удалось найти ответы на все вопросы, — сказала Марджори, — ты станешь самым знаменитым в мире человеком.
— Я нашел ответы.
— Не тяни же, твоя великая идея интригует, словно тайна убийства.
Ноэль наклонился, широко раскрытые глаза заблестели, пальцы забарабанили по столу.
— Не терпится узнать, кто же Бэтмен? Хорошо, это не Моисей и не Иисус, и никто из религиозных деятелей, это не Маркс и не Фрейд…