Она торопливо выпила вино, затем, следуя примеру Ноэля, приложила небольшое усилие к одной из клешней. Клешня не поддалась. Марджори надавила сильнее. Послышался глухой треск, и клешня перелетела через стол на колени Ноэлю.
— Я отломлю их для тебя, — сказал Ноэль покрасневшей от стыда Марджори.
— Честно говоря, эти отвратительные создания похожи на китайскую головоломку. Не стоит ломать голову.
— Опыт и терпение, дорогая. — Он ловко вытянул два кусочка мяса из клешни, положил их к ней на тарелку и добавил вина.
— Что ты думаешь об этом вине?
— Восхитительно, как всегда.
— Пойдем посмотрим новый французский фильм.
— Хорошо. Ты сейчас не сочиняешь новую песню или что-нибудь еще? Мне кажется, что на этой неделе у тебя так много свободного времени.
— Я пишу песни, когда я немного на взводе. Между прочим, прошлой ночью я написал финал к первому акту «Принцессы Джонс». Я могу сыграть для тебя.
— Как твоя работа?
— Хорошо, но не так прекрасно, как я надеялся. Наши светлые мечты всегда оказываются такими далекими.
— Что случилось?
— Мы давно не встречались с Сэмом с глазу на глаз.
— Лучше бы ты перестал спорить с ним. Он же шеф.
Ноэль казался расстроенным.
— Я думаю, что он не прав. Я заключил с ним пари на тысячу долларов.
— У него есть опыт, Ноэль. Не забывай этого.
— Дорогая, опыт в девяти случаях из десяти просто становится привычкой. Ладно, черт с ним, с Сэмом. Давай наслаждаться обществом друг друга. Я люблю его деньги. Стоит ли сейчас беспокоиться?
Марджори пристально смотрела на омара.
— Я очень голодна. Я не знаю, как взяться за это несчастное существо.
— Посмотри, ты даже не дотронулась до ног. В них много мяса.
Он поднял своего омара и вращательным движением вытянул ногу. Ему удалось зацепить большой кусок белого мяса.
— Смотри. — Он стал есть.
— Да, вроде бы просто.
Марджори казалось, что она делает то же самое, но вместо ноги вся середина омара стала вылезать из отверстия, и у нее оказался кусок со множеством дрожащих ног, словно паук шести дюймов в ширину, теплый и ужасно противный. С отвращением она бросила кусок в растопленное масло.
— Я закончила. В следующий раз я закажу ветчину. Проклятый красный паук!
Ноэль задохнулся от смеха.
Его неудовлетворение работой в «Парамаунте» было единственной неблагозвучной нотой этого счастливого времени. В последние недели она все чаще слышала об этом. Иногда во время их встреч Ноэль выглядел очень мрачным, и надо было провести час или более за выпивкой и шутливой беседой, чтобы привести его в обычное расположение духа.
Сначала Ноэль терпел свою работу как обыденное необходимое бедствие и отказывался говорить о ней с Марджори, но к концу марта он свободно обсуждал ее в деталях. Ему нравилось, когда Марджори смеялась над карикатурами на Ротмора. Ноэль удивительно точно изображал сутулого, грузного пожилого человека с наполовину закрытыми глазами, покусывающего сигарету полными усталыми губами. Существовало два главных источника беспокойства. Сэм Ротмор считал, что сценарии Ноэля были литературными и высокопарными, и ему не нравился его распорядок дня. Тем не менее это неодобрение не выходило за рамки грубого сарказма. Несмотря на аргументы Ноэля, Марджори казалось, что иногда Сэм Ротмор был прав. Она рискнула сказать об этом Ноэлю. В общем, конечно, она соглашалась с ним. Казалось, что за благожелательностью Сэма скрывался жестокий бизнесмен, его вкус к кинофильмам отражал худшие пошлые черты Голливуда. Более того, она хотела отдать ему должное в мелких частных случаях, когда казалось, что он прав.
Но Ноэль, обычно такой приятный и такой забавно самокритичный, был чрезвычайно упрям в этом вопросе. Он поздно приходил в офис и уходил рано, не допуская возражений.
— Я начинаю чувствовать себя подвергнутым испытанию.
— Ноэль, не пытайся изменить мир. Киноискусство — это бизнес.
— Правда, дорогая, это уникальный бизнес. Он использует творческий талант и подлинную проницательность. Поэтому следить за использованием рабочего времени становится просто нелепым. Со мной в офисе работает Моррис Мид. Он тоже помощник редактора сценарного отдела киностудии. Хороший парень, трудяга, работает там уже пятнадцать лет. Я работаю только месяц. Я читаю четыре сценария, а он один, я пишу четыре рецензии, а он одну, и Сэм считает мои рецензии более удачными. Моррис приходит в девять и уходит в пять.
Одним дождливым вечером в конце марта Ноэль взял ее на музыкальную комедию. Когда они вышли покурить после первого акта, Марджори заметила хорошо знакомые признаки депрессии. Он избегал ее взгляда и часто тер рукой лоб. Его голос оставался ровным и нежным.
— Это несомненный успех. Я знаю ребят, которые написали это. Они ставили летние спектакли в Кемп-Парадиз в течение нескольких лет. Возможно, в одну из этих декад я тоже напишу пьесу.
— В ближайшие месяцы у тебя будет спектакль на Бродвее, и он станет намного лучше этого.
Он улыбнулся ей.
— Подожди говорить такие вещи.
— Ноэль! Конечно, это Ноэль! — сказала какая-то женщина.
На лице Ноэля отразилось удивление. Затем он улыбнулся.
— Привет, Мюриель. Как дела? Ты выглядишь, как всегда, чудесно.
— Сколько лет прошло?
Платье Мюриель было из тафты цвета ржавчины, ее украшало множество бриллиантов. У нее был крошечный нос, острый подбородок, худые щеки, ее черные волосы казались покрытыми лаком. Двумя пальцами она держала сигарету.
— Не рассчитывай на них, — сказал Ноэль. — Второй акт тебе не понравится. Как твои дела? Дети? Муж?
— Все прекрасно. — Она оглядела толпу. — Я скажу Марти, что ты здесь. Он будет поражен.
— Марджори Моргенштерн, — представил Ноэль, — миссис Хатс.
Они кивнули друг другу. Миссис Хатс взглянула на Марджори и снова повернулась к Ноэлю.
— У тебя есть секрет? Ты действительно Питер Пэн? Ты не изменился.
— Дориан Грей.
— Я всегда ищу твое имя в театральных колонках и не нахожу его.
— Я становлюсь монахом, Мюриель. Так случилось, что сегодня вечером я оказался в суетном мире. Я опоздал на вечернюю молитву.
— Ты монах? — Женщина посмотрела на Марджори и нервно засмеялась.
— Может быть, мы выйдем вместе и выпьем где-нибудь после спектакля?
— Ты не опоздаешь на поезд?
— Мы приехали на машине.
Она положила руку ему на плечо.
— Пожалуйста, посмотри на меня. Я так рада видеть тебя. Это изумительно. Ты совсем не изменился.
Погасив свою сигарету, она улыбнулась Марджори и двинулась в сторону зрителей. Ноэль мягко сказал Марджори:
— Ты, наверно, догадалась, кто это?
— Это не может быть та Мюриель, о которой ты мне рассказывал. Ей уже около тридцати пяти.
— Тем не менее это Мюриель. Мюриель Вейсфрейд. И ей тридцать три.
Он бросил сигарету и наступил на нее.
— Пойдем на свои места.
Когда они сели, Марджори сказала:
— Она действительно неплохо выглядит для тридцати трех. Ты говорил, что она такая красавица, но она похожа на разряженную провинциалку.
— Разряженную провинциалку…
— Что-то не так?
— Ты не чувствуешь холода? Сейчас ты произнесла свою собственную эпитафию.
— Замолчи. Я умру прежде, чем буду жить где-нибудь, кроме Манхэттена.
— Обещаешь?
— Конечно. Я не выношу провинцию.
— И ты не изменишь свое мнение и не потащишь туда мужа, после того как заведешь одного или двух детей, потому что все твои друзья делают это, а трава и свежий воздух изумительны для детей?
— Нет, я не буду делать этого.
— Ладно. Я думаю, что ты заметила роскошный камень у нее на пальце?
— Действительно нет. Я смотрела на ее лицо, пытаясь увидеть то, что ты нашел в ней.
— Поверь мне, Марджори, у нее было лицо ангела.
Зазвучала музыка, и погас свет. Он нагнулся.
— Я очень устал.
Когда спектакль закончился, Ноэль поднял голову, слушая аплодисменты.
— Успех, несомненный успех.
Он взял свое пальто.
— Давай, моя прелесть, посмотри, не сможем ли мы избежать Мюриель?
Аудитория еще аплодировала, когда они быстро двигались к двери. Тротуар был мокрый и черный, с огненными полосками, отраженными от электрических вывесок. Дождь кончился. Они дошли до угла Бродвея и остановились в нерешительности.
— Что ты скажешь об оглушительном джазе в небольшом темном погребке? — спросил Ноэль.