— Должно хватить. Если нет, я вытяну из тебя еще, не беспокойся.
Ощутив в своем кармане деньги, он ожил. Поникшая фигура распрямилась, глаза заблестели, на щеках даже появился румянец. Ноэль весело болтал о магазинах и ресторанах, мимо которых они проезжали, отпускал язвительные шуточки по поводу Герды и маленького новеллиста. Но Марджори, впавшую в меланхолию после того, как выветрились пары коньяка, было нелегко развеселить.
— Не беспокойся за нее, Герда не пропадет. Этого малыша она обработает за неделю, и когда его издателю понадобится его портрет для следующей книги, эту фотографию сделает уже Герда. Боже мой, ты только полюбуйся на этот туман! Больше похоже на Лондон, а не на Париж. Мы уже подъезжаем.
Такси медленно пробиралось вверх по склону холма по мощенной камнем темной улочке, на которой двум машинам было уже не разъехаться. В первых этажах домов стали появляться слабо освещенные входы в ночные клубы. Двери большинства из них были открыты, и Марджори могла видеть посетителей (во всех заведениях их было немного), — пьющих, поющих и танцующих.
— В определенном смысле — это лучшая погода для Монмартра, — сказал Ноэль. — Говорят, именно такую любил Тулуз-Лотрек.
«Le Chat Grist»,первый кабачок, в который они зашли, представлял собой тесную жаркую комнату с влажными бетонными стенами, заставленную длинными деревянными столами и лавками, на которых сидели давно не стриженные французы в потертой одежде и их аляповато накрашенные подружки. Они пили пиво и громко подпевали певцу с концертино в руках, одетому в рубашку с короткими рукавами и берет. В воздухе стоял запах пива. Накурено в зале было так, что у Марджори защипало в глазах. Несколько посетителей что-то крикнули Ноэлю, приветствуя его, он ответил им, улыбаясь, и помахал рукой.
— Это самое интересное заведение, с него стоит начать, оно недорогое, здесь всегда весело и создается настрой.
Он знал слова всех песен и весело присоединился к поющим. В «Le Chat Gris» они провели около часа.
Потом они побывали еще в нескольких подобных заведениях, в шести или девяти — Марджори под конец сбилась со счета. В каждом из них они задерживались не более чем на полчаса, а в самых унылых — так вообще минут на десять.
— Впечатления от этих заведений накапливаются, так что надо посмотреть их побольше, — просвещал ее Ноэль. — Давай заглянем еще в «Le Diable Boiteux», там временами срываются с цепи все дьяволы ада.
Но в этот вечер дьяволы ада не желали срываться с цепи ни в одном из кабачков Монмартра. В сумрачном свете этих заведений некоторые посетители выглядели и в самом деле вроде бы зловеще — гориллоподобного вида парни с исполосованными шрамами лицами, в кепках и свитерах, наштукатуренные блондинки — явные проститутки, какие-то карлики, горбуны и калеки с изможденными желтыми лицами; но больше всего здесь было неизбежных семейных американских пар, выглядевших вполне безобидно; присутствовали тут и люди искусства, художники и писатели, все как один с нечесаными бородами, в обществе своих нечесаных подружек; все же остальные посетители были явными туристами — толстые лысые мужчины в очках, их жены с судорожно зажатыми в руках сумочками, взирающие на «горилл». На окружающих эти заведения скользких от грязи мощеных улочках прогуливались в основном американцы; в том числе и группки шумливых морячков, предпочитавших, однако, только пялиться на двери кабачков, вместо того чтобы заходить внутрь. Как вскоре обнаружила Марджори, знакомство с Монмартром требовало долгого хождения пешком, причем в основном вверх по склону холма. Она очень устала. Она пыталась найти что-нибудь интересное в малопривлекательном интерьере кабачков, в извилистых темных улочках, в опасных посетителях, в смешанном запахе алкоголя, парафина, косметики, человеческих тел и дождя. Она продолжала внушать себе, что это был мир, воспетый Скоттом Фитцджеральдом и Эрнестом Хемингуэем. Но ей никак не удавалось забыть, что от усталости у нее болят ноги, что дымная атмосфера кабачков вызывает у нее кашель, который только усиливается в пропитанном туманом воздухе ночных улиц. Ее туфли промокли. Поля шляпы набухли влагой и обвисли, завивка волос распустилась.
Свечи, черные коты, танцующие коровы, арлекины, пираты, пальмы, обнаженные белые, черные, коричневые тела, кокосовые орехи, красные фонари, зеленые фонари, синие фонари… все сливалось в одну карусель из питья, курения и пения…
Ноэль становился все оживленнее. Похоже, эффект воздействия на него от хождения по кабачкам на самом деле постепенно возрастал, как бы накапливаясь. Он пил все больше и больше, становился все веселее и веселее; заходя в очередное заведение, он обнимал его владельца, иногда подсаживался к пианино и играл, обнимал официанток, которые называли его только по имени, целовался с певичками и пел с ними дуэтом. Он знал, какой выпивкой славилось каждое заведение. Кивок и перешептывание с официантом — и тут же появлялась особая бутылка с особым напитком: особенно старым вином, невиданным лиловым турецким коньяком или редчайшим ликером из лесной земляники — почему-то с легким грибным ароматом, каким-то неизвестным широкой публике болгарским напитком темно-коричневого цвета, с плававшей внутри бутылки травинкой. Ноэль оказался знатоком из знатоков. Чем ярче разгорались его глаза, чем шире становилась улыбка, чем громче он смеялся — тем сильнее увеличивалась пропасть, незаметно появившаяся между ним и Марджори, хотя он и не осознавал этого.
— Думаю, ты начинаешь понимать, за что я люблю этот скверный древний город. Рассмотри его: это вершина всего того, что может быть в мире, в его обычном гедонистическом оформлении. Даже если нам придется в один несчастный день попрощаться с ним, мы запомним его таким, не правда ли, Мардж?
Шел уже третий час ночи, когда они добрались, наконец, до самого сердца Монмартра — мощенной булыжниками площади, окруженной неуклюжими древними домами; казалось, в каждом из них на первом этаже располагался кабачок. Площадь была забита автомобилями, а на тротуарах было полно прохожих, смеющихся и поющих. Моросящий дождь почти совсем прекратился. Месяц тускло светил сквозь проносящиеся по небу тучи, бросая синие пятна лунного света неправильной формы на булыжники площади. Ноэль стоял, уперев руки в поясницу, и обводил взором площадь. Его волосы растрепались, глаза блестели. Марджори в кабачках едва прикасалась ко всем этим чудесным напиткам, но он выпил довольно много.
— Ну что ж, все теперь зависит от того, сколько сил у тебя еще осталось, — сказал он. — Это может продолжаться всю ночь, да и еще прихватить день. Но я же знаю, что ты неофит, поэтому…
— Здесь можно где-нибудь как следует поесть? — спросила Марджори. — Тогда бы я снова ожила. Я не очень-то привыкла к такой жизни.
— Здесь по крайней мере четыре таких места, одно лучше другого. — Он пристально посмотрел на свою спутницу, усмехнулся и обнял ее рукой за плечи. — Все ясно. Я замучил тебя. Тогда идем в «Les Amants Rieurs» и на этом закончим, а потом домой, в уютную кроватку. Согласна? Сейчас еще нет и трех часов. Для Монмартра самый разгар.
— «Les Amants Rieurs», — повторила Марджори. — «Смеющиеся любовники», да? Звучит хорошо.
— И совершенно во французском духе. «Смеющиеся любовники». Это место для нас, не правда ли?
Он взял ее за руку, и они пошли через площадь. На одном из мокрых камней мостовой Марджори подвернула ногу и едва не упала; он подхватил ее обеими руками, захохотав.
— Эге! Дорогая, неужели ты так набралась? Я даже не мог себе представить.
— Не смейся, это чертовски больно, — сказала Марджори, прихрамывая. — Это та самая нога, которую я здорово ушибла много лет тому назад, упав с лошади. С тех пор она до конца не зажила. Черт возьми, ну и боль!
Он второй рукой подхватил ее под колени и поднял в воздух, сделав с ней на руках несколько шагов.
— Если моя королева хочет, я понесу ее на руках.
— Отпусти меня, идиот! Ты слишком много выпил, чтобы изображать из себя рыцаря… вот так-то лучше…
Задохнувшись, он опустил ее на землю.
— Ты поправилась?
— Да… Но где же «Les Amants Rieurs»?
Она задержалась у двери под резной деревянной вывеской, изображающей два смеющихся лица, девушки и юноши в беретах.
— Слушай, здесь как-то чертовски странно, — сказала она, заглядывая внутрь. — Здесь никого нет.
— Надеюсь, что никого, — произнес Ноэль. — Ни музыки, ни апашей, никаких приманок для непосвященных. Только лучшее вино и жаркое, какое только может быть в мире. Практически никто не знает этого заведения. Если здесь кто-то и сидит в темном уголке, то это вполне может быть Гертруда Стайн, или Марлен Дитрих, или герцог и герцогиня Виндзорские. Хозяин заведения платит за то, чтобы о нем не упоминали в путеводителях. Он великолепный парень. Заходи.