— Троекратное «ура» в честь судьи!
И вся семья принялась его приветствовать и громко аплодировать. Он всем с достоинством поклонился, явно польщенный, его длинное лицо раскраснелось, седые волосы растрепались, было заметно, как на шее у него пульсирует жилка.
Донесшийся из столовой грохот разбивающейся посуды указывал на то, что Невиль Саперстин вышел из состояния депрессии. Марджори обернулась и увидела, что Милдред Саперстин ползает на коленях и собирает осколки. Милдред перехватила ее взгляд и сердито сказала:
— Ну вот, это все, что я могу сейчас сделать. Сьюзен несносна. Она все время дразнит Невиля «Невиль-дьявол». Никакой ребенок, имей он мозги, не выдержал бы этого.
Гарри Моргенштерн прокричал в гостиную:
— Сьюзен, прекрати, слышишь? Перестань повторять «Невиль-дьявол». Тебе понятно?
— Да, папа, — пропищала Сьюзен и добавила: — Только один последний разочек, хорошо, папа? Невиль-дьявол!
И когда дети увидели, что за это не последовало наказания, они принялись скандировать: «Невиль-дьявол! Невиль-дьявол!»
Невиль слез со стула и, вбежав в столовую, завопил:
— Папа, я хочу мои самолеты! Дайте мне мои самолеты!
Моррис вскочил, позабыв, что чемодан, лежавший у него на коленях, был открыт; чемодан соскользнул с его колен, Моррис попытался его удержать, но опрокинул на пол, и сорок семь самолетов со звоном и шумом полетели под стол. Некоторое время стояла тишина, и даже Невиль закрыл рот и только смотрел расширенными глазами на отца.
— Ну и ну, — произнесла Милдред Саперстин ледяным тоном. — Ничего не скажешь, Моррис, прекрасная работа. Сейчас же собери все.
— Нет, нет! — вскричал Невиль. — Я не хочу, чтобы их собирали. Оставьте их на месте. Я должен устроить парад! — Он залез под стол, и было слышно, как он там двигает игрушки по полу.
— Что он собирается делать? — спросила озабоченно миссис Моргенштерн, обращаясь к Милдред. — Вытащи его, пожалуйста, из-под стола.
— Парад, — ответила Милдред. — Он ничего не повредит. Он только выстроит их в надлежащий боевой порядок, по три в ряд.
— Милдред, дорогая, — сказала миссис Моргенштерн, — только, пожалуйста, не под столом, где ноги сидящих и все такое.
— Тетя Роза, — вставил Моррис, — если вы хотите спокойной обстановки, поверьте мне, что это прекрасная идея. Он будет поглощен игрой. Его не будет слышно. Послушайте меня. Не обращайте на него внимания и…
В этот момент судья Эйрманн вскочил из-за стола с громким криком; отшвырнув стул, он схватился за ногу.
— А-а-а! Боже мой!
— Мой парад! Вы разрушили мой парад! — взвизгнул Невиль из-под стола.
— О Боже, — кричал сдавленным голосом судья, — маленькое чудовище разодрало мою лодыжку до кости! — Он закатал брючину и стал озабоченно разглядывать тонкую посиневшую голень.
Моррис Саперстин наклонился и вытащил из-под стола Невиля, завывая от боли и одновременно шлепая сына.
— Мои самолеты! Мой парад! Отдайте мой парад!
Теперь весь стол буквально ревел. Судья сказал Моррису:
— Боже мой, извините меня за резкость, но чего заслуживает этот ребенок, так это трепки, чтобы запомнил на всю жизнь. Она ему просто необходимо.
— Моррис! — крикнула Милдред, уставившись на судью. — Пойдем домой.
— Успокойся, Милдред, ради Бога, — сказал Моррис.
— Послушай! Мы идем домой! Собери игрушки.
— Я держу его, Милли! — Моррис тяжело дышал, продолжая борьбу с Невилем, напоминающую схватку с пойманным лососем.
— Милдред, дорогая, — сказал дядя Шмулка, — не уходите домой, это же праздник. Вы совсем ничего не ели. — Он протянул руки к Невилю. — Иди к дедушке, милый. — С поразительной готовностью Невиль, прекратив истерику, спустился с рук отца на колени к Шмулке и устроился поудобнее. Судья отодвинулся в сторону. — Успокойся, Милдред, все в порядке, — сказал Шмулка. — Он посидит со мной и будет хорошим мальчиком. Для дедушки он всегда хороший мальчик.
— О нет, я не собираюсь испытывать все это снова. — Губы Милдред посинели, брови были нахмурены. — Это только временное затишье, затея деда не поможет. В моей семье такого не бывает. Моррис, собери игрушки и пойдем. — Она скрестила руки и прислонилась к дверному косяку. Дети за ее спиной стояли притихшие.
Моррис огляделся с улыбкой, глаза у него были большие и печальные.
— Извините, друзья, я думаю, так будет лучше. — Он опустился на четвереньки и стал шарить под столом.
Милдред стояла за спиной Марджори. Импульсивно Марджори встала со стула и обняла Милдред за талию.
— Милли, я понимаю, вы огорчены и разочарованы. Но, мне кажется, вы будете более разочарованы, а Моррис точно будет, если вы сейчас уйдете. Пошел только второй час… — Она запнулась. Глаза Милдред Саперстин, грустные и горящие, смотрели испуганно в ее глаза.
— Марджори, дорогая, — сказала Милдред, — вы очень милая и приятная, и обладаете всем в этом мире, я знаю, а я имею сына и должна делать для него то, что ему на пользу.
Гарри обратился к Марджори:
— Оставьте. Она ужасно неприятная женщина. Она просто получает от этого удовольствие.
Милдред в смятении уставилась на Гарри, затем оглянулась на присутствующих.
— Ну, благодарение Богу, мы живем в такое время, когда можем выбирать себе культуру. Никто не может сказать, что я не пыталась приобщить, но это идолопоклонство невозможно, и Невиль это чувствует. Я всегда это утверждала. Я только хочу сказать, что мы думаем присоединиться к унитарной церкви. Как бы то ни было, у них есть ответы на все вопросы. — Повисла гнетущая тишина. — Хорошо, Моррис. Возьми ребенка и пойдем.
— Он заснул, — сказал дядя Шмулка тихим уставшим голосом. Невиль — главный возмутитель спокойствия и споров — лежал, свернувшись калачиком на коленях дедушки и мирно посапывая, глаза его были закрыты.
После процедуры прощания Моррис, держа на руках ребенка и выходя из комнаты, в заключение произнес:
— Отец, не придавай значения тому, что она говорила о церкви. Мы не собираемся присоединяться ни к какой церкви.
— Я знаю, Моррис, я знаю, что вы не собираетесь. Она хорошая женщина, она только расстроена. Будьте здоровы, — сказал дядя Шмулка.
Когда Моррис усталой походкой покинул дом и скрылся из вида, один ребенок все же выкрикнул: «Невиль-дьявол».
Миссис Моргенштерн обратилась к чете Эйрманн:
— Я уж и не знаю, что вы подумаете об этом.
Судья Эйрманн улыбнулся, его голос был тих и спокоен.
— Роза, вы должны видеть семью дружной. Когда кровь не бурлит в жилах — это застой. Теперь я знаю, что у вас большая счастливая семья.
До этого он не называл ее по имени. Миссис Моргенштерн покраснела, а напряженная обстановка за столом разрядилась. Гарри Моргенштерн сказал:
— Ей-богу, судья, вы правы. Мы, конечно, большая счастливая семья, но в семье не без урода. Тетя Роза, мы закончили Хагаду, не так ли? Теперь можно поесть?
Это был настоящий пир: рубленая печень цыпленка, тушеная рыба, жирный свекольный суп, шарики мацы, фрикасе из цыплят, картофельные оладьи и жареная курица. Судья Эйрманн принялся за еду с большим аппетитом, приговаривая, что ничего лучше еврейской кухни нет. Родственники, опасавшиеся, что им придется чувствовать себя скованными в присутствии судьи, после этих слов оживились. Вскоре все были веселы, кроме тети Двоши. Она ела небольшими кусочками из деревянной тарелки, на которой лежали морковь, салат, помидоры, сырой картофель и яблоки. В последнее время тетя отказалась от приготовления овощей на огне, полагая, что при этом разрушаются витамины. Тетя Двоша смотрела на семнадцать человек, сидящих за столом и поглощающих в большом количестве жареное мясо, и ее лицо все больше вытягивалось и становилось мрачным. Она ворчала, больше обращаясь к себе и к тем, кто ее слушал, говоря о вредности подобной пищи для желудка, а также что-то об аминокислотах, отравлении протеином и внезапной смерти.
Когда подошло время десерта, судья стал посматривать на часы. После второй чашки чая он снял не спеша свою ермолку, положил ее на салфетку и откашлялся. Этого жеста и сигнала было достаточно, чтобы все гости прекратили есть и пить и повернули головы к нему.